«Тарпейская скала находится рядом с Капитолием», - напоминал топографию Рима кто-то из деятелей Французской революции. И вот на наших глазах прогрессивная общественность, которая еще вчера венчала Навального лаврами на Капитолии, поволокла его сбрасывать с Тарпейской скалы. Притом и то и другое совершенно несправедливо.

Сам я наблюдал Навального вблизи один раз, и этого было для меня вполне достаточно.

Дело было поздно вечером 7 мая у памятника героям Плевны. Заметьте – сутки спустя после побоища на Болотной. Когда мне по наивности казалось: Кровавое воскресенье состоялось, Рубикон перейден, точки над i расставлены, теперь уже до каждого должно дойти, что иного пути нет: «К оружию, граждане! Формируйте батальоны! Вперед, вперед, пусть нечистая кровь оросит наши нивы!»

7 мая граждане в количестве нескольких сот человек собрались перед администрацией президента, а когда их оттуда оттеснили – перед памятником героям Плевны.

И вот перед гражданами появляется! Сам! Навальный! Что творилось в этот момент с гражданами – описанию не поддается. Это было какое-то истерическое идолопоклонство. Примерно так, должно быть, немцы встречали Гитлера. «Боже мой, боже мой! – подумал я. – И так ведут себя – самые свободные, самые независимые, самые самостоятельные люди в России! Какой позор!»

Между тем к памятнику стали стягивать «космонавтов» с явно нехорошими намерениями. И тут Навальный показал себя во всей красе. Забравшись на постамент, он стал держать речь со всеми демагогическими ужимками, позаимствованными у американских проповедников и состоявшими в том, чтобы задавать толпе риторические вопросы, вымогая у нее хоровые ответы (как в детском саду!):

- Мы мирные люди?
- Да!
- Мы хотим кровопролития?
- Нет!

Мы пушистые и законопослушные, вещал Навальный. Сейчас мы мирно уйдем отсюда и пойдем на Чистопрудный бульвар. Помните: мы просто гуляем. Мы не нарушаем никаких законов. Не поддавайтесь на провокации. И главное – не ступайте на проезжую часть!

И началась, под водительством Навального, бессмысленная ночная беготня по бульварам. Под утро уже мирные люди вернулись к памятнику. Там я познакомился с Юрием Староверовым. Староверов был мрачен: «Ну, явный слив!» Я еще надеялся, что из этого вырастет что-то стоящее. Хотя и был вынужден признать: «Революция – это все-таки баррикады, а не «не ступайте на проезжую часть!»

Теперь вот народ возмущается, что этот самый Навальный кушал креветки в Кремле в компании жуликов и воров. А я вспоминаю Навального в ночь на 8 мая... и мне становится смешно.

Ребята, с чего вы, собственно, взяли, что блогер и член совета директоров "Аэрофлота" не имеет права ходить на корпоративчики "Аэрофлота"? Вас это так потрясло, как, должно быть, 100 лет назад прогрессивную общественность потрясло бы известие, что Ленин явился на прием в Зимнем дворце. Да только Навальный не Ленин, скорее Родзянко. Родзянко ходить на приемы было не только можно, но даже и положено. Он был, между прочим, гофмейстер Высочайшего двора.

Заметьте - я ничего не хочу сказать плохого о заслугах Навального в деле раскачивания лодки. Заслуги его огромны. Навальный, со своим «Роспилом» и кампанией «Голосуй за кого угодно кроме», наглядно продемонстрировал людям, у которых еще оставались иллюзии насчет разумности окружающего устройства, как оно все обстоит на самом деле. Признаться, мы, радикальные активисты, в свое время недооценили этой стороны его деятельности. Нам казалось: то, что «все воруют» и что «выборы – фарс», есть аксиомы, не требующие доказательств. Оказалось, что для многих это были лишь теоремы, наглядное доказательство которых произвело эффект разорвавшейся бомбы. Примерно такой же, как во Франции накануне революции произвела публикация Неккером бюджета двора.

Но бомба разорвалась, господа! Одна и та же бомба не может взрываться постоянно. Дальше-то что?
И тут оказалось, что дальше – ничего кроме поиска каких-то квартир в Майами и каких-то плагиатов в диссертациях. У никому не известных депутатов никому не нужного, никому не интересного, изначально фальшивого и нелегитимного взбесившегося принтера. И это на фоне откровенной фашизации режима и его перехода к чистому неосталинизму.

Теперь Собчак заступается за блогера. «Вам всем нужны герои, которые за вас будут умирать, жертвовать ВСЕМ. За вас. А вы сами-то?» - вопрошает она. И ведь она права! Каков приход, таков и поп – а никак не в обратном порядке. Ну представьте себе, что 14 июля 1789 года Камилл Демулен, вместо того чтобы призвать парижан к оружию, возгласил: «Неккер отставлен, Париж окружен войсками, двор готовит Варфоломеевскую ночь патриотам - а потому давайте мы в знак протеста будем мирно и законопослушно гулять по бульварам, не поддаваясь на провокации!» Боюсь, что такая речь никак не предотвратила бы взятия Бастилии, зато Демулен закончил бы свою политическую карьеру на ближайшем фонаре. Я же в ту ночь чувствовал, что если крикнешь: «Хватит бегать, становимся в сцепку, сопротивляемся, это наш город, Россия без Путина!» - от тебя все отшатнутся как от провокатора. Другое дело, что этот объективный факт ничуть не снимает ответственности с вождей. Вожди были обязаны делать все, чтобы повышать градус протеста, а не снижать его. Поп все-таки должен быть выше прихода, и только гламурным проституткам простительно считать, что можно быть лидером гражданского протеста, ничем при этом не жертвуя, а наоборот, получая массу новых лулзов.

По сути говоря, произошла комедия ошибок. Мы приняли блогера, расписывающего в своем уютненьком, кто, где, как и сколько украл, за Дантона. Мы приняли гулянья с шариками за акции гражданского неповиновения. А теперь мы возмущены, что блогер и член совета директоров "Аэрофлота" ведет себя как блогер и член совета директоров "Аэрофлота", а не как герой "Овода". По какому праву? Навальный таков, каков он есть. Но кто же вылепил из блогера лидера «протеста», как не мы сами?

История с письмом Михаила Шишкина показывает, как отвратительно и, видимо, безнадежно измельчало наше общество. Собственно говоря, как должно обстоять в норме? Если известный авторитет, лидер общественного мнения совершает какой-то поступок (хоть мелкий) или высказывает какое-то мнение (хоть по частному поводу) – все обсуждают, потому что это связано с известным человеком. Если малоизвестный человек совершает некий выдающийся поступок – все обсуждают из-за поступка. Лев Толстой подписал письмо – обсуждают. Александр Матросов закрыл грудью ДОТ – обсуждают. Но кто бы стал обсуждать Александра Матросова, если бы он лишь подписал письмо?

А что произошло в данном случае? Некий малоизвестный (в профессиональных кругах, говорят, очень котируется и лауреат, но за их пределами все-таки малоизвестный) писатель, проживающий в Швейцарии, отказался ехать от имени госструктуры на американскую выставку, сопроводив этот отказ письмом, содержащим ряд совершенно справедливых, но несколько банальных характеристик заигрывающего с ним государства.

Можно ли это назвать Поступком с большой буквы? Ни в коем случае. Это, конечно, гражданский поступок, но исключительно со строчной. От власти, которой он отказал и которую он послал, Шишкин никак не зависит. Моральный профит от этого жеста может выйти гораздо большим, чем упущенная прибыль от поездки, что дает повод циникам видеть в действиях Шишкина расчетливый пиар-акт. Я не циник. В голову Шишкину я не лезу, поступок его одобряю, мнение его разделяю и говорю, что я на его месте поступил бы точно так же. Потому что это просто – НОРМАЛЬНО. Но наше общество, униженное, развращенное, растоптанное и обесчещенное за почти век советско-постсоветского борделя, дошло до такого состояния, что простой вид писателя, который не лобызает начальственную ручку, не держит фигу в кармане, а спокойно показывает ее кому хочет – вызывает шок и скандал. Да как он смел? Да кто он такой? Да где он прописан? Да имеет ли он право с швейцарской регистрацией... Да имеет ли он право с российским гражданством... Успокойтесь, господа. Все успокойтесь. Имеет. То, что сделал Шишкин, – это не подвиг и не предательство. Это нормальный человеческий поступок, самый обыкновенный, можно сказать заурядный. Только и всего.

Намедни был на диспуте между «православными активистами» и другороссами (Аверин-Лапшин) в кафе «Теплица». Приз как жюри, так и зрительских симпатий был присужден православным, и справедливо. Православные активисты со взорами горящими демонстрировали такое яркое, совершенное в себе безумие, что лимоновцы не смогли бы их переплюнуть на этом поле и 20 лет назад, не то что сейчас. Энтео был особенно прекрасен. Начал он с того, что только они – истинные и совершенные Революционеры, подтвердив сие фактом, что сам он уже 5 раз побывал в автозаке. Затем сообщил, что все есть тлен и из праха рождается и в прах превращается, реален только Бог, из чего вывел, что истинная задача истинного государства – служить трансцендентному и насаждать его. Впрочем, во втором отделении представления Энтео вдруг сбавил градус и скучно заговорил совсем по Стюарту Миллю, что государство существует не для того, чтобы устанавливать рай на земле, а для того, чтобы не допускать ада. Я спросил у своего православно-патриотического приятеля, не видится ли ему тут некоторого противоречия? «Типичная шизофрения» - с ходу диагностировал приятель. Засим начали выяснять суть понятия свободы и выяснили, что истинная свобода состоит в праведности, в грехе же человек порабощен и свободы лишен – а посему, натурально, государство должно запрещать грех и насаждать ТОТАЛИТАРНУЮ СВЯТОСТЬ. За что люблю Энтео – уж скажет так скажет! Попутно выяснилось, что власти государства должны действовать «с точки зрения Бога» (у Бога, т.е. Абсолюта, есть «точка зрения»!), и, зная волю Божию, реализовывать ее от имени последнего. «Но ведь это же на грани кощунства?» - спросил я своего православного приятеля. «Это ересь» - квалифицированно определил тот.

Когда речь зашла о проблеме миграции, выяснилось, что «миграционные потоки направляет Бог».

В смысле же политическом, оказывается, Бог посылает нам ту власть, какую мы заслуживаем. И если мы поборем свои грехи и пороки, будем поститься, молиться и вообще хорошо себя вести – Бог пошлет нам достойного правителя С БОЛЬШОЙ БОРОДОЙ. «Неужели?!» - обрадовался я, вспомнив Геннадия Строганова.

Неудивительно, что первым же вопросом, который задали оппоненты на этом чудесном диспуте, был вопрос: какие наркотики принимают православные активисты, чтобы получить подобные результаты. На что последовал блестящий ответ, что активисты употребляют исключительно Тело Христово и Кровь Его.

Кульминации диспут достиг, когда Энтео начал высказываться по поводу сексуальной ориентации Лимонова. Саша Аверин кинулся на него с кулаками. К счастью (для Энтео), катарсиса не произошло – растащили.

Потом жюри заявило, что другороссы по сравнению с православнутыми выглядели бледно. Сетовало, что они (политическая партия!) – говорили о выборах да о гражданском обществе, а это так пошло! И я вынужден согласиться. Ибо вообще искать достойных оппонентов Энтео в штаб-квартирах политических партий – гиблое дело. Их можно найти только в больнице им. Кащенко.

Олигархическая действительность задолбала, левацкая демагогия пугает. Правые либералы говорят: частная собственность священна и неприкосновенна. А посему, мы должны оставить большую часть собственности страны в руках кучки аффилированных с Лубянкой и нынешним режимом коррумпированных персонажей. И после этого ждать, как Буратино на Поле Чудес, что, они в одно прекрасное утро превратятся в эффективных собственников - с установлением царства права, закона и честной конкуренции (которые непременно воссияют по щучьему велению в олигархически организованном обществе латиноамериканского образца!).

Левые произносят много совершенно справедливых слов относительно этой программы, но зато возглашают свою: отнять и поделить, а засим учредить Большое Государство, которое будет мамой и папой, которое даст не только бесплатное образование и здравоохранение (что вполне правомерно и естественно), но и бесплатные квартиры, бесплатный отдых ((с) Делягин), бесплатный хлеб и бесплатный сыр. Не уточняя, из какого факирского цилиндра достанет Государство все эти блага, кроме изъятия большей части продукта у того же самого рабочего, которого оно затем и будет благодетельствовать по своему усмотрению.

Ставка здесь – на государственный патернализм, не на человека – активную, креативную (да, да!) и самостоятельную личность, а пассивного потребителя государственных благ. В лучшем случае – совкового конвейерного рабочего.

Это противоречит ценностям не только либеральным, но и изначальным социалистическим (см. «Государство и революция») в которых ценности свободы и личностной самостоятельности выдвигались на передний план, в которых обобществление производства предполагалось именно как предпосылка достижения Абсолютной Свободы, и было неразрывно связано с отмиранием государства и самоуправлением. Этот идеал был ошибочным, но его по крайней мере можно уважать.

Наконец, надо определиться вот с чем:
1. Ликвидация олигархата необходима, в частности, для того, чтобы расчистить дорогу духу здорового предпринимательства и честной конкуренции.
2. Пора перестать трындеть о том, как нам поделить рыбу, и подумать все-таки, как изготовить удочку. Удочка – это всемерное развитие мелкого и среднего бизнеса, что является спасением и в чисто экономическом , и в социальном (формирование широкого среднего класса) отношениях.

Все, мною изложенное – вроде как азы и банальности, но ПОЧЕМУ ЖЕ ДО СИХ ПОР НИКТО ОБ ЭТОМ НЕ ГОВОРИТ ВСЛУХ?

Мог ли я подумать год назад, что в декабре 2012 протест сведется ВОТ К ЭТОМУ?

К Соловецкому камню я пришел примерно в 14:45, и очень быстро у меня возникло желание уйти отсюда куда глаза глядят. Проходят чинно, с цветами... возлагают... молча, уныло топчутся в сквере... иногда возникает завихрение – это появилась какая-то «персона»: Быков... Удальцов... «сам» Навальный (бурные аплодисменты). Позвольте, и это – протест? О да, в советские времена нечто подобное могло бы считаться ярким проявлением протеста и даже гражданским подвигом. Но теперь? После отмены 6-й статьи Конституции? После 5 декабря, после 6 мая? Даже после всех этих Болотных и проспектов Сахарова, в конце концов, где вы так отважно скандировали «Жулики и воры – пять минут на сборы», «Путин вор, Путин вон!» - и под присмотром полиции «увольняли» Путина. Вы что, всерьез считаете, что это – протест?

Но народ прибывал и прибывал. Повстречался с товарищами: архнадзоровцем Даней Когтевым, Верой Лаврешиной, белорусом Максом Винярским (с последними двумя мы на Марше регионов в Нижнем несли растяжку «Путин будет казнен!»). Стало веселее. Поскандировали вместе: «Свободу политзаключенным!» «Долой власть чекистов!» Полиция не реагировала. Народ начал водить вокруг камня хоровод – кажется, просто для согрева и для того, чтобы создать хоть какое движение, – мы присоединились. Вновь началось скандирование, но жидко. Длилось это довольно долго. Наконец полиция получила какой-то приказ, рассекла хоровод и свинтила и Веру, и Даню, и Макса. Я в тот момент был на противоположной стороне и, к собственному удивлению, остался на свободе.

Вскоре начали рассекать на сегменты, винтить и выдавливать. Тут был момент драйва. Особенно когда мы встали в сцепку и пошли на цепь ОМОНа, скандируя: «Россия будет свободной!» Какого-то парня попытались вырвать из сцепки, народ за него вступился и после длительной свалки отбил. Победа!

Разумеется, долго так продолжаться не могло. Мало-помалу всех выдавили.

С Лубянки поехал к ОВД «Хамовники» - ждать товарища. Там узнал, что, оказывается, задержанных «лидеров протеста» отпустили без составления протокола, при этом лидеру Ксюше Собчак беседовавший с ней милый мент подарил мягкую игрушку (уточнили – голубое сердечко). При этом последнем известии я понял, что мой запас матерных ругательств (небедный, как подтвердит «правозащитник» Цветков) исчерпан.

И к этому-то мы пришли? После года «маршей миллионов» - к ухудшенной и бледной копии Триумфальной?

И все благодаря кому? Ась?

Нет виновных. Вообще ничего и никого нет, кроме обстоятельств непреодолимой силы. «Поражение всегда сирота».

Вспоминается глумливый твит какого-то лимоновца. На вопрос, пойдет ли «Другая Россия» на Лубянку – ведь теперь наконец акция НЕСОГЛАСОВАННАЯ, – лимоновец ответил: «Мы что, идиоты? Там же ОМОН и дубинки. Пархоменко жаждет крови!!!»

Можно спорить, насколько решение ДР воздержаться от участия в общегражданском протесте было оправдано тактически. Но что МОРАЛЬНО лимоновцы имели полное право бросить героям 10 декабря их же обвинения годовой давности – кто посмеет отрицать это?!

Год назад вы, господа Пархоменко и Ко, обещали ликвидировать путинский режим мирно, плавно, не просто без «кровопролития», а и без малейшего риска, в ходе согласованных с самим же режимом митингов и каких-то, прости Господи, наблюдателей на президентских выборах. Было? Было.

Вы тыкали сторонникам Лимонова массовостью своих разрешенных митингов, смеясь при этом над (действительно) выродившейся Триумфальной. Было? Было.

Что мы имеем на выходе? Месилово 6 мая, в котором виноваты ВЫ, господа орги, ибо это вы, вольно или невольно – неважно, завели доверившихся вами людей в специально подготовленную ловушку, в загон, приготовленный для бойни. Вы называли Лимонова провокатором, жаждущим крови? Но Лимонов НИКОГДА не звал людей в загоны – наоборот, он еще в том декабре криком кричал, что Болотная есть загон и ловушка (потом я узнал, что на милицейском жаргоне такая ловушка называется «карман»).

Затем последовали: инаугурация, посадки, безумные законы, завинчивание гаек по всем направлениям, разочарование и спад протестной активности... И, наконец, теперь, когда власть, год назад пребывавшая в шоке и, кроме того, находившаяся в режиме выборов, т.е. в подвешенном состоянии, – пришла в себя, переформатировалась, оправилась, укрепилась и перешла в контрнаступление, - теперь вы пытаетесь пародировать ту тактику, которую Лимонов предлагал год назад и которую вы тогда именовали "провокацией"!

И при этом – что самое интересное – к вам не возникает никаких вопросов. Никаких!

Все вопросы – к неправильному народу, который «действительно же проголосовал за Путина». И отсюда – рецепт: давайте просвещать народ. Давайте рассказывать ему, что начальство в России, оказывается, ВОРУЕТ!

Ибо это открыл Навальный. Воруют! И кто бы мог подумать? Интернет-армии Навального, видать, невдомек, что жители Зарайска или Переславля знали все о своем начальстве задолго, задолго того, как Навальный начал свою деятельность в Сети.

Но вы-то, вы, господа "лидеры", что вы можете предложить Большой России – т.е. той стране, которая на десятки тысяч километров простирается за МКАДом? Общие разговоры про «демократию»? Тот из вас, кто объявил себя защитником интересов «трудового народа», так и не сформулировал ничего внятного. Остальные... О, остальные одним своим видом способны вызвать за МКАДом острый приступ классовой ненависти и лютой москвофобии. Чем вы собираетесь привлекать этих людей, господа Пархоменко, Собчак и иже с ними? Возвращением в блаженные 90-е? Правительством Кудрина? Торжеством «демократии» того рода, что памятна людям по фильму «День выборов»?

До тех пор, пока не будет громко сказано ключевое слово про слом самой сути, самой сердцевины существующей системы – феодального института олигархата (не путать с буржуазным институтом частной собственности!), пока вместо общих слов о «демократии» не будет поставлен вопрос о коренном пересмотре ельцинской суперпрезидентской конституции, пока, наконец, не будет заявлено намерение предоставить регионам финансовую самостоятельность и прекратить высасывание соков Центром - люди предпочтут наличное начальство. В безумной надежде, что оно по крайней мере насосалось или, наконец, скоро насосется.

«Но нас же меньшинство!» - говорят мне. В действительности революции всегда начинает меньшинство. Но если это меньшинство активно, отважно, уверено в себе и заряжено позитивной идеей - оно сумеет увлечь колеблющихся и парализовать врагов. В противном случае ему остается только возлагать цветы и водить хороводы, пока это позволяет полиция.

Сейчас, когда я пишу эти строки, исполняется ровно 5 лет со дня смерти серпуховского нацбола Юры Червочкина. Он умер, не приходя в сознание, спустя две с половиной недели после бандитского нападения. Перед этим он получал угрозы от «борцов с экстремизмом» из УБОПа - подчиненных Алексея Окопного.

Теперь, когда дым рассеялся и никому уже не нужно объяснять, кто такой А.В. Окопный, настало время спокойно разобрать это убийство. Собственно, я еще раньше попытался собрать все возможные опубликованные материалы по этому делу и нарисовать максимально полную картину. Результатом явилась статья в Википедии. Желающего ознакомиться с первоисточниками и мелкими подробностями направляю туда. Здесь же я даю общую реконструкцию событий, опираясь как на опубликованные материалы, так и на свидетельские показания на процессе 6 декабря, запись которого была любезно предоставлена мне Дмитрием Смирновым.

Но прежде всего - краткие портреты протагонистов.

Юрий Михайлович Червочкин. Родился в последний день 1984 года в Серпухове. Мать Надежда Геннадьевна - агроном по образованию, впоследствии садовник. В январе 2006 года, после своего 21-го дня рождения, вступил в Национал-большевистскую партию и вскоре возглавил ее серпуховское отделение. Участвовал в целой серии акций, из которых самая громкая была 11 марта 2007 года, когда во время выборов в областную думу нацболы в знак протеста ворвались в избирательный участок в Одинцове с файерами и листовками. Месяц провел в СИЗО, затем отпущен под подписку о невыезде (под которой находился до самой гибели). Неоднократно задерживался. В июне его избили в отделении милиции, куда он принес еду для задержанных товарищей, и, как водится в таких случаях, против него же возбудили уголовное дело по статье 318 (применение насилия по отношению к представителю власти: согласно протоколу «Червочкин ворвался в линейный отдел милиции, стал угрожать сотрудникам расправой, побил четырех сотрудников милиции, одновременно и сам бился головой о бетонную стену»). Позже дело было прекращено.

Окопный Алексей Владимирович. Родился в 1978 г. в Нальчике (Кабардино-Балкария). С 2002 г. в кабардино-балкарском УБОПе - формировании, окутанном мрачными слухами в связи с постоянными похищениями, пытками, вымогательствами и бессудными казнями (проще говоря, убийствами). Не прошел Окопный и мимо Чернокозова. По свидетельству нацбола Андрея Горина, когда последний упомянул в разговоре с Окопным это название, Алексей Владимирович пришел в сильное возбуждение и разразился длинным и бессвязным монологом, красной нитью через который проходила мысль, что, мол, в 2001 году в Чернокозове с такими деятелями, как Горин, быстро расправлялись такие ребята, как Окопный. В конце 2006 или начале 2007 г. переведен Москву, где возглавил управление по борьбе с экстремизмом УБОПа Московской области. Уверяют, будто это было сделано для его собственной безопасности - уж слишком много кровников он понаделал себе за время своей безупречной службы на Кавказе. Его начальник Анатолий Кяров вскоре был расстрелян боевиками.

О появлении Окопного в Москве красноречиво рассказал на суде свидетель Сергей Родинов. 14 апреля 2007 г. подмосковный нацбол Родинов был задержан на Чистых прудах, где проходил митинг и Марш несогласных, и доставлен в штаб-квартиру подмосковного УБОПа, в кабинет тогдашнего начальника управления по борьбе с экстремизмом Никитина. После 10-15 минут обычного разговора, полного угроз, в кабинете появляется новое лицо - как оказалось, Окопный. «Это мой преемник, он будет работать с вами, это горячий кавказский юноша», - отрекомендовал его Никитин. После чего Окопный (в присутствии Никитина) начинает избивать Родинова, в том числе головой (что Родинова сильно удивило, так как голова, как он считал до сих пор, дана человеку для других целей). Избиение сопровождалось потоками угроз самому Родинову и другим нацболам, особенно Червочкину.

Появившись в Москве, Окопный привнес особый стиль работы, который нацболы описывают так: «Он игнорировал предыдущий стиль работы спецслужб с оппозицией - тайком следить, реагировать по факту и никаких лишних личных контактов. Окопный навязывал себя оппозиционерам - писал СМС, звонил с рабочего телефона, на допросах с улыбкой показывал на компьютере папочки с фотографиями девушек-оппозиционерок, которые он, по его признанию, коллекционирует, не стеснялся пересказывать личные переговоры оппозиционеров с прослушиваемых телефонов».

В апреле происходит и первая встреча Окопного с Червочкиным. Как утверждает журналист Алексей Сочнев со слов Червочкина, это произошло на суде в Одинцове (стало быть, 11 апреля): Окопный подошел к Червочкину и заговорил с ним со своей всегдашней наглой фамильярностью, как со старым знакомым, из чего Червочкин, между прочим, сделал вывод, что это от Окопного исходили получаемые им ранее эсэмэски и звонки с угрозами. Три дня спустя, на митинге на Чистых прудах, лидер смоленских нацболов Сергей Фомченков видел, как Окопный отозвал Червочкина и сказал ему что-то явно угрожающее.

И наконец, третий герой этой драмы - эпоха. 2007 год. Оппозиция объединилась в мощную коалицию «Другая Россия» и проводит «марши несогласных». То там, то здесь вспыхивают социальные выступления, недавно отгремела монетизация льгот, у всех на памяти цветные революции, и при этом оканчивается срок Путина. Что - и кто - будет дальше? Как разрешит Путин квадратуру круга - уйти, чтобы остаться? Туман. Власть нервничает, пугает и сама пугается призрака оранжевой революции. «Кто заказывает хаос?» Перед маршами проводятся широкомасштабные операции «Заслон» по превентивному задержанию активистов. Сам Червочкин дважды (в декабре 2006-го и марте 2007-го) задерживался в ходе этих операций.

Очередной марш несогласных назначен на 24 ноября 2007 года. Как обычно, перед маршем с нацболами начали происходить разного рода неприятности.

Вера Вишейко была задержана 6 ноября в Орехово-Зуево лично Окопным во главе целой оравы убоповцев, ворвавшихся в зал, где она присутствовала на встрече с помощником депутата. Для начала, сообщает Вера в своем заявлении, «убоповец Виноградов стал мне угрожать, сказав, что "переломает мне ноги, как спички"». Засим ее отвезли в городское отделение УБОПа, где Окопный и начальник УБОПа Филиппов на протяжении трех часов «на меня давили и запугивали тюрьмой, сказав, что я там обязательно окажусь или "упаду под электричку или под поезд". Еще они также угрожали моему молодому человеку - Владимиру Ковердяеву, заявив, что убьют его, и посоветовали "приготовить себе точку на лбу для выстрела"». Ковердяеву за 4 дня до того подкинули наркотики, впоследствии он был осужден.

Веру Михайлову задержали утром 21 ноября по пути на работу и также доставили в кабинет Окопного. «Окопный стал на меня давить и угрожать увольнением с работы; давлением на моих родителей; проблемами с выездом за границу и в другие города России; "более жесткими мерами". В общей сложности "задержание" длилось пять часов».

7 ноября была задержана невеста Червочкина, лидер тульских нацболов студентка Анна Плосконосова, которую обвинили в избиении милицейского офицера; всего против нее было возбуждено 3 уголовных дела (вскоре она эмигрировала на Украину, где в 2008 году получила политическое убежище)

Сам Червочкин в октябре был вывезен сотрудниками УБОПа в Москву, где с ним «беседовали» около пяти часов. 4 ноября он был вновь задержан теми же сотрудниками УБОПа в Серпухове.

Примерно тогда же, в начале ноября, однопартиец Юры Сергей Климов привел его в редакцию «Каспаров.ру» (тогда - фактически центрального органа оппозиционной коалиции). Там работал знакомый Климова Алексей Сочнев (как сотрудник аффилированного с «Каспаров.ру» информагентства «Собкор@ру»). Выступая на суде, Сочнев подробно пересказал их разговор. Климов представил Червочкина и сказал: «У Юры проблемы, нужен совет, как защититься или написать статью». - «А что такое?» - «Появился в области некий человек, резкого нрава, по фамилии Окопный, который начал очень жестко вести себя с людьми, занимающимися политикой». Юра пояснил: «В отличие от других сотрудников, которые нами занимались, он очень резок, не боится звонить мне на мобильный телефон и говорить: поедешь в Москву, переломаю тебе ноги, пробью голову, мало не покажется». - «Что, прямо так звонит и говорит?» - «Да, с городского телефона. Потом, при личной встрече, отпускает шутки злобного характера с угрозами». Сочнев: «Что я могу посоветовать? Для статьи этих фактов недостаточно, напишите заявление в прокуратуру». Червочкин, показывая бумаги: «Да я уже писал, приходят отписки, что проведена проверка и ничего не обнаружено». Затем Червочкин рассказал о первой встрече с Окопным в Одинцове, процитировав, между прочим, его слова: «Если вы будете продолжать мутить воду, нам дали зеленый свет, чтобы вас в области вообще не было». - «То есть в каком это смысле не было?» Червочкин: «Ну, может, побьют или еще что». Сочнев дал свой телефон: «Звони, если что».

Номер, с которого поступали угрозы, нацболы «пробили» - это оказался телефон штаб-квартиры подмосковного УБОПа на Витебской улице в Москве.

Следует отметить, что угрозы поступали постоянно. Уже на памятной апрельской встрече Родинова с «горячим кавказским юношей» тот в особенности угрожал Червочкину (и также подмосковной нацболке Алине Васильченко). По словам Родинова, Окопный обещал так их избить, что если даже они и выживут, то на всю жизнь останутся беспомощными инвалидами. При этом Окопный сладострастно перечислял «издевательства», которыми будут сопровождаться избиение (очевидно, в духе фразы Червочкину, переданной Сочневым: «Еще раз выйдешь в Москве с файером - засунем его тебе в задницу». Верно говорят: стиль - это человек). Плосконосова уже весной передавала Фомченкову, что «оперативник Леша» (фамилии Окопного тогда нацболы еще не знали) грозит проломить Юре голову. Незадолго до гибели, у Юры состоялся разговор об этих угрозах с матерью: «В сентябре или в октябре он говорил мне о том, что какой-то майор или кто-то из тех, кто их опекает, ему напрямую говорил: "А ты не боишься, что тебя найдут с проломленной головой в подъезде собственного дома?" Я Юрке говорю: "Юр, но ведь они же могут это осуществить..." Он говорит: "Ну и что? Ну, умрем за счастье трудового народа"».

22 ноября в 12 утра Червочкин звонит Сочневу: мы решили перед маршем несогласных расклеить листовки, в области начался прессинг, ворвались к товарищу в Егорьевске, в самом Серпухове ходят по квартирам.

Около 16:00 Червочкин и его однопартиец Василий Терехов были задержаны возле дома Червочкина и доставлены в местный отдел уголовного розыска. Туда же были вызваны повестками еще два молодых нацбола. С них требовали подписки о том, что они не поедут в Москву на «Марш несогласных». По воспоминаниям Терехова, их фотографировали, брали отпечатки пальцев и т.п. С ними проводил беседу лично начальник уголовного розыска Серпухова Александр Черный, и Терехов, по его словам, слышал, как в соседней комнате Черный кричал на Червочкина: «Я в ваши дела не лезу. Но я не позволю совращать людей - если кто-то еще вступит в вашу организацию, то я не пожалею своей свободы и жизни, чтобы вас остановить». В ответ на это Червочкин пообещал немедленно выложить их разговор в интернете. Черный нагло возразил: "Рассказывай кому угодно, у нас на тебя зеленый свет". Сам Терехов считал, что именно тогда Черный, выведенный из себя спокойствием Юры и его угрозами опубликовать разговор, дал команду на применение «физического воздействия».

После 4 часов «профилактических действий» Червочкина и Терехова около 20:00 отвезли на окраину города, где высадили со словами: «Пройдитесь, подумайте о своей жизни».

Терехов после этого пешком направился домой, а Червочкин сел на автобус и поехал в в центр - в интернет-кафе «Портал», откуда выложил свой пост в партийном ЖЖ-сообществе:

«Нацболам заявили, что они могут писать в какую угодно прокуратуру - им это не поможет, поскольку «на вас дали зеленый свет сверху». Эфэсбэшники утверждали, что на Марше несогласных "готовится что-то серьезное, и если дорого здоровье, туда лучше не ездить". Были угрозы и от сотрудников милиции. Через четыре часа все были отпущены».

Пост был вывешен в 20:45. Около 21:00 Юра позвонил Сочневу: был задержан, допрашивал УБОП (по словам Сочнева, имя Окопного не прозвучало, но явно подразумевалось), теперь все нормально, «отпустили из ментовки», сейчас вывесил отчет и иду домой. Единственное что - за мной хвост, идут 4 человека, двоих я знаю, они участвовали в моем допросе, убоповцы. «Ну, будь осторожен», - напутствовал его Сочнев.

Через несколько минут на Юру напали. Произошло это на пятачке между интернет-кафе, шоколадной фабрикой и городским парком.

В 21:15 в городское УВД позвонила женщина, ожидавшая окончания смены на шоколадной фабрике, и сообщила, что перед фабрикой лежит избитый мужчина. На следствии она рассказала: нападавших было пятеро. Из них двое прогуливались поодаль, трое топтались около торговой палатки рядом с интернет-кафе, где находился Червочкин. Когда Червочкин вышел, один из поджидавших его указал: «Вот он», после чего все пятеро набросились на него и начали избивать - двое били битами, а трое пинали ногами. Червочкин крикнул: «Не бейте только по голове». Избиение продолжалось три-четыре минуты. Женщина стала кричать, и нападавшие разбежались, женщина же вызвала «скорую». По ее описанию, молодые люди были в возрасте 23-25 лет, одеты в черные куртки. Из двоих бивших битами один был «толстый», а другой одет в рубаху с капюшоном.

При этом мобильный телефон и деньги, бывшие при Червочкине, похищены не были.

Заметим, что Окопный отличается весьма крупным телосложением, что, конечно, само по себе не является доказательством его участия в убийстве. Прямого умысла на убийство, видимо, все-таки не было, так как удар по голове был всего лишь один (но он оказался смертельным). Надо полагать, планировался примерно тот же вариант, который впоследствии проделали с Фетисовым, Бекетовым, Кашиным - превратить человека в инвалида, не убивая его при этом и списав все на «хулиганство».

На следующий день было возбуждено дело по статье 213 ч. 2 (хулиганство, совершенное с применением оружия или предметов, используемых в качестве оружия), но фактически никаких следственных действий не производилось вообще. Не были изъяты пленки с камер наблюдения шоколадной фабрики, запечатлевшие момент нападения. Более того, сообщение о нападении не было передано в областные органы УВД, и для вышестоящего начальства его как бы и вовсе не было.

Между тем Юра был доставлен в больницу им. Семашко, где впал в кому. Оттуда он был переведен в госпиталь им. Бурденко. 200 тысяч рублей, необходимых на его содержание в госпитале, выделил из своих средств Гарри Каспаров. Врачи говорили, что даже если Юра и выйдет из комы, память к нему скорее всего не вернется. Начался сепсис, потребовалось полное переливание крови. В больницу явились нацболы во главе с Аксеновым и потребовали, чтобы у них взяли кровь; им отвечали, что сегодня неприемный день. «Вы не знаете, с кем имеете дело», - отвечали нацболы и отказались уходить из больницы, пока кровь наконец не была взята.

Но не помогло ничего.

10 декабря 2007 года около 16 часов Юра Червочкин скончался, не приходя в сознание.

Похороны Юры власти обставили таким количеством мелких, бессмысленных подлостей и пакостей, что только диву даешься. Тут и отказ выдавать матери тело сына, и задержание на час автобуса, направлявшегося на похороны из Москвы, под предлогом «контртеррористической операции», и попытка ментов задержать похоронную процессию с вопросом: «Кто организатор мероприятия?»

После смерти Юры, вызвавшей общественный резонанс, дело волей-неволей завертелось. Из Москвы прислали следователя Целипоткина, который, кажется, действительно пытался до чего-то докопаться. Однажды был допрошен и Окопный - разумеется, в качестве свидетеля. Однако вышли из этого только жалобы: «Ничего не выйдет. Они же (убоповцы) как врачи - никто никого никогда не сдаст. Порука. Наверняка уже все придумали, обговорили» (в разговоре с Сочневым). Надежде Геннадьевне Червочкиной Целипоткин, в свою очередь, жалуется на «людей в погонах», которые дали ему напутствие: «Не старайся, не найдешь». Никто не помогает: ни МВД, ни УБОП, ни ФСБ. Запросил у Черного фотографии места преступления - тот «прислал какой-то клочок бумаги, на котором было заснято совершенно другое место». Постоянно запрашивал оперативную видеосъемку похорон - впустую (на похоронах присутствовал практически весь состав местного отделения МВД, и Целипоткин надеялся, что единственная свидетельница преступления опознает убийц Червочкина).

А между тем журналист «Новой газеты» Ростислав Богушевский, освещавший ход расследования, получает угрозы по телефону. А между тем Окопный и его подчиненный Александр (очевидно, Цопин) говорили Сочневу: «Ты знай, это не мы убили Червочкина, но если ты не прекратишь политическую свою деятельность, то с тобой, есть вероятность, тоже может что-то произойти». А между тем Сергея Баранова, прилетевшего в Москву из Сургута, в аэропорту задерживают сотрудники подмосковного УБОП и везут на «беседу», где между прочим говорят: "Видишь, Ковердяеву подкинули наркотики - скоро сядет. Червочкина избили, и неизвестно, выживет он или нет. Так что передай своим, что до Нового года подобным образом мы уберем еще троих человек, фамилии я называть не буду, но можете начинать отсчет".

8 апреля 2008 года Целипоткин приостанавливает дело на том основании, что «не установлен круг лиц, подлежащих привлечению в качестве обвиняемых». Надежда Геннадьевна протестовала. Дальнейшая история издевательских возобновлений-приостановлений дела выходит за рамки темы; желающий может прочитать об этом в «Википедии». Н.Г. Червочкина же в конце концов заявила, что купила ружье и учится стрелять, «потому что правовых способов сделать что-то нет».

И последнее. Нацболы утверждают, что узнали имена большинства убоповцев, которые «опекали» Червочкина и его товарищей. Вот, по их словам, эти имена: Алексей Окопный, Артур Сайбель, Александр Цопин, Дмитрий Астафьев. Кроме них было еще двое, один известен как Максим, о другом не смогли узнать ничего. К этому списку добавляют начальника уголовного розыска Александра Черного, которого они считают инициатором нападения (по словам Н.Г. Червочкиной, знакомившейся с материалами следствия, к этому же склонялся и Целипоткин).

Запомним же эти имена!

Похороны Юрия Червочкина. Видео Олега Козырева:

Прошло уже больше месяца с того прекрасного солнечного утра, когда я сидел на раскопках в Переславле и зачищал совочком очередного покойника. Как вдруг – звонок с другой планеты. Звонит Андрей Новичков:

- Ты знаешь, что на тебя Окопный в суд подал? На тебя и на Аксенова?

Ба! А ведь я уже успел забыть о существовании Окопного!

Начинаю обзванивать знакомых. Реакция примерно одинаковая: «Как я тебе завидую!» «Да я сам себе завидую!» Окопный – фигура знаковая, в своем роде легендарная, процесс обещает быть знаковым, тут главное не оплошать.

Ответственность, однако.

По сути все это поразительно цинично. Сначала убили, потом замяли убийство, а потом обвиняют тех, кто обличает предполагаемых убийц, на основании презумпции невиновности и Европейской Конвенции о правах человека. (Ей-богу! Именно на нее ссылался Окопный в исковом заявлении!)

Первая и основная мысль – заявить на суде, что в этой истории не может быть никакой презумпции невиновности, потому что презумпция невиновности предполагает, что никто не может быть назван преступником ДО РЕШЕНИЯ СУДА. В деле же с убийством Червочкина суда не было – не в смысле процесса не было, а суд, правосудие отсутствовали как таковые. Государство просто самоустранилось, не выполнив своих функций и покрыв шайку бандитов. Это даже не тирания - и Сталин, и Гитлер расправлялись с противниками режима институционально. Это просто беспредел, полный выход из правового поля, провал государства и права как институтов. Так какое же вы, черт возьми, имеете право указывать мне на презумпцию невиновности? Какой суд постановил, что Окопный с друганами убил Червочкина? А какой суд постановил, что дикари убили и съели капитана Кука? Не было суда, потому что его как института нет, вы делаете вид, что мы живем в правовом государстве, а это Бандостан. А в ситуации, когда правовое поле отсутствует, когда власть ведет холодную гражданскую войну против общества, общество вправе защищаться всеми средствами. Вера Засулич и Маруся Спиридонова, приморские партизаны и сводки с Кавказа... Вы ЭТОГО хотите? И я не хочу. Но если так будет идти дальше – получите. Такая примерно речь крутилась в моей голове. Конечно, это было провально как тактика защиты, но какой смысл защищаться – не в Лондонском муниципальном, а в Симоновском райсуде, где, я уверен, уже лежит заранее написанное решение?

И вот наступает долгожданный день. Собираемся у суда – человек 20, если не все 30. Окопный вновь проявляет свойственную ему исключительную храбрость, не явившись на заседание (вместо него были аж три юриста МВД). «Все они, ночные герои, такие», - замечает кто-то. Процесс начинается. Для начала заявляю отвод судье на основании принципа nemo judex in causa suum (никто не может быть судьей в собственном деле), поскольку суд – часть системы, убившей Червочкина, а система не может судить саму себя. Это дает мне моральное право не признать будущее (собственно, уже настоящее) решение суда. Судья, как кажется, несколько поражена, уходит в свою комнату и через четверть часа появляется с текстом, обосновывающим отклонение отвода. Процесс продолжается. Аксенов заявляет ходатайства об опросе свидетелей – ходатайства принимаются, несмотря на возражения представителей истца. Дальше начинается самое интересное.

Оказывается, в правовом управлении московского главка МВД трактуют презумпцию невиновности (в отношении полицейских) примерно так: «Каждый полицейский считается стоящим вне подозрений, пока его виновность не будет установлена вышестоящим начальством». По Окопному проводились служебные проверки, которые выявили только то, что он идеальный сотрудник, – следовательно, мы с Аксеновым клеветники. По делу об убийстве Червочкина Окопный допрашивался один раз, в качестве свидетеля (а не подозреваемого), - следовательно, мы с Аксеновым клеветники. Поэтому, в частности, Аксенов должен опровергнуть то, что он говорил о своеобразном общении Окопного с 16-летней Викой Кузнецовой в Тверском ОВД. Аксенов напоминает, что он лишь пересказал свидетельство самой Кузнецовой. На это следует железный аргумент: проверка показала, что Окопный идеальный сотрудник, поэтому Окопный не мог угрожать Кузнецовой, а что сама Кузнецова говорит обратное - так мало ли что скажет какая-то девчонка, мы не должны обращать внимание на подобный вздор.

Эта система доводов меня восхитила, и с выражения восхищения я и начинаю свое выступление. Затем перешел к сути. Ознакомившись (уже в суде) с текстом иска, я не без удивления обнаружил, что Окопный требует от меня опровергнуть не сообщаемую в статье фактическую часть, а только цитату из моего же интернет-дневника, которую я приводил исключительно для иллюстрации эмоционального впечатления, произведенного на меня при первой встрече Окопным. С этого я и начал, подробно рассказав суду, как в 2010 году в Хамовническом ОВД увидел какого-то типа, которого по манерам и повадкам принял за бандита средней руки; как этот предполагаемый бандит увел «для беседы» одного из задержанных, молодого парня, и как этот парень вернулся очень бледным - «он меня запугивал»; как пытался увести другого парня, но за него вступились задержанные, и «бандит» ретировался; как среди задержанных пошел разговор: «Это Окопный! Тот самый, который убил Червочкина!» - и я поразился такому необычайному соответствию репутации внешнему облику и манерам человека. ("Да, репутации!" – подчеркнул я. Окопный жаловался, что мы ему репутацию испортили, но его репутация – именно вот такова, он ее сам себе и создал, десятью годами неустанных трудов.) «И чем больше я узнавал об Окопном, тем более он подтверждал мнение о себе как об отморозке и убийце», - говорю я. Увы, это было единственное, что я успел сообщить из заготовленной мною большой речи, потому что судья меня прервала: мол, все ясно. Адвокат МВД обращает внимание, что я называю Окопного убийцей. «Да, говорю, я называю его отморозком и убийцей». Судья: «Напоминаю, что ваши слова заносятся в протокол». Я: «Разумеется, я для того и говорю». Занавес.

Затем выступает этот адвокат со сладкой речью о правах и ответственности СМИ, о том, что мы (СМИ) не должны клеветать на честных полиционеров, которые стоят на страже правопорядка и нашей же безопасности, которые все непорочны аки агнцы, потому что была переаттестация и всех порочных выгнали (клянусь, так и говорил!). Я не отказал себе в удовольствии задать ему пару вопросов. «Вы, говоря, что сотрудники тайной политической полиции стоят на страже нашей безопасности и правопорядка, имеете в виду конкретно центр «Э» или также и все другие аналогичные организации политической полиции, каковы суть НКВД, гестапо, Охранное отделение, III отделение Собственной Е.И.В. Канцелярии?» Адвокат не понимает моего вопроса. «Хорошо, еще вопрос. Считаете ли вы, что когда криминальная власть творит беспредел, моральная обязанность граждан – строжайше соблюдать букву закона в отношении беспредельничающих представителей криминального правительства?» Адвокат не понимает, о каком правительстве идет речь. «О правительстве РФ во главе с самопровозглашенным президентом г-ном Путиным В.В.» - поясняю я. Судья велит мне сесть. Уверяют (сам не обратил внимания), что при этих словах она резко изменилась в лице.

«Это вам не цирк!» - заявила, помнится, возмущенная судья, когда в зале случился взрыв хохота. Однако первая серия процесса произвела именно впечатление цирка. 6 декабря, когда будут выступать свидетели, в том числе мать Юры, жанр обещает смениться с фарса на подлинную трагедию.

Вместе с лозунгом «Путин будет казнен» мы, москвичи, завезли в Нижний и другую столичную моду: не выходить из полицейского автобуса. Автобус останавливается у 5-го отделения полиции (это центральное отделение), омоновцы велят нам выйти – и к их величайшему удивлению мы отвечаем: «Зачем нам выходить? Нам и здесь хорошо!» Делаем сцепку и скандируем: «Это наш автозак!» Омоновцы растаскивают и выволакивают по одному. Всего было, кажется, 18 человек – всех набили в небольшой коридор, по обе стороны которого открытые двери камер (а равно – незакрывающаяся дверь туалета, создающая неповторимое амбре). Настроение возбужденное и приподнятое; мы тотчас вешаем на открытую дверь красный флаг с черной лимонкой в центре и фотографируемся всей компанией (жаль, не могу найти этой фотографии, хотя, говорят, где-то в соцсетях выложена). Наконец, нас для начала загнали в камеру, а затем пригласили кого-то (уже не помню) пройти для оформления – мы не очень-то вежливо отказались. Несколько офигевшие менты вызвали БСН (батальон специального назначения), который и начал растаскивать сцепку. Потом я узнал, что Олега Лалетина избили, когда он отказывался фотографироваться и проходить дактилоскопию (тому же Лелетину совсем недавно, в четверг, при задержании вывихнули руку и сломали два ребра. Задержали его тогда по беспределу).

Выволокли наконец и меня, приволокли, кажется, в комнату дознания, начали задавать полагающиеся вопросы – я молчу, как на картине «Допрос комиссара». Паспорт вместе с деньгами глубоко сныкан, мобила у Лаврешиной, перед походом почистил свои бумажки и выкинул даже московские проездные – а вот теперь догадайтесь-ка, кто я и откуда, давайте, ребята, пробивайте, удачи! И тут – поди ж ты – вываливается несколько бумажек, сидевший тут же молодой тип в гражданском (как оказалось, эшник) подбирает - оказывается, это забытое мной почтовое извещение на какую-то судебную повестку (и ведь я эти извещения просто выкидываю, ибо ни на какие суды своими ногами не хожу – зачем, спрашивается, я его прибирал?!). А там – и фамилия, и адрес... И это еще не все, ибо эшник, прочитав фамилию, засиял: «А, это из той группы, которую они же сами считают отморозками» - и зачитывает твит Димы Зыкова: «Нижнему п*да: туда едут Лаврешина, Строганов и Шехтман». Сейчас, говорит, мы свяжемся с московским ЦПЭ и всех пробьем... Вот попадос так попадос!

Любопытно, что на протяжении всего действа рядом со мной на скамейке сидели два истукана. По положению эти истуканы были явно понятые, но как-то были странно равнодушны для обычных понятых, простых обывателей, оказавшихся в новой и непривычной для них обстановке и роли. В какой-то момент менты вышли, оставив нас втроем, и старший из понятых начал настоятельно рекомендовать мне убрать с пола бумажный мусор, вывалившийся из моих карманов. Видимо, подразумевая, что культурный и воспитанный человек должен убирать за собой в общественном месте. Но я некультурно ответил, что мне эти бумажки не нужны, а если ментам они мешают – пусть сами и убирают. Попытка вступить с ними в контакт и объяснить, кто я и почему оказался здесь, не возымела никаких результатов. Потом-то Староверов мне объяснил, что понятые здесь специальные, профессиональные – из какого-то подментованного ЧОПа; что те же чоповцы работают и свидетелями – менты их специально возят на автобусах на митинги и марши, чтобы они смотрели на них из окна, а потом свидетельствовали в суде как люди, случайно проходившие мимо и – надо же! – увидавшие противоправные действия. Более того, когда после освобождения Староверов в моем присутствии стал просматривать интернет, он опознал двух своих свидетелей в момент, когда они вместе с ментами задерживали Олега Лалетина.

Вернули обратно в камеру, там один Строганов и мой телефон на лавочке (Лаврешина скинула, когда уводили). Прибрал телефон во внутренний карман куртки, не зная, что это как раз место, идеально просматриваемое установленной на потолке камерой. Тотчас вбегают БСНовцы: «У него телефон! Отдавай телефон!» «Какой телефон?» - удивляюсь я, до горла застегивая молнию на куртке. И тут как раз телефон возьми и зазвони! (Новичков именно в этот момент пожелал со мной связаться). «Не хочет отдавать» - догадались сообразительные БСНовцы и пошли звать ментов (ибо сами они обыскивать не имеют права). Пока то да се, успеваю скинуть телефон Строганову (потом я двое суток невозбранно этим телефоном пользовался). Снова тащат, снова обыскивают – облом: «опять пустой!». Засим полуседой уже капитан садится с ручкой за какой-то список и начинает выспрашивать мою фамилию. Задает вопрос и долго глядит на меня, дожидаясь ответа. Я молчу. Снова задает вопрос и снова долго глядит на меня. Я опять молчу. Я не испытываю испепеляющей ненависти к ментам, как некоторые мои товарищи, и потому наконец мне становится его жаль. «Ну вы же умный человек, - вежливо говорю я, – посудите сами, зачем мне отвечать?» «Потому, что МНЕ НАДО записать ваши данные», - наивно отвечает мент. Такая логика ввергает меня в ступор, и я окончательно теряю дар речи.

Несколько позже, когда нас уже пытались оформлять на пару со Строгановым, я вновь столкнулся с образцом ментовской логики. Мент начал жалобно сетовать нам на наше хамство: мол, вы совсем не цените нашего ментовского времени, «мы для вас не люди, а так – мусор». Это заставило меня уточнить некоторые моменты: «Кто кого тут лишает свободы – мы вас или вы нас?» Мент искренне удивился: «Я вас лишаю свободы?!» «Ах, нет? Ну тогда дайте мне мои вещи, и я пошел». Тут с ментом что-то случилось – кажется, он понял и стал бессвязно кричать. «А зачем вы бардак на улицах устраиваете?! Черт знает что вытворяете!» - с этими воплями он выскочил из комнаты.

Кстати, тот же капитан проявил изумительную политическую грамотность, когда, вычитав, что нас забрали с марша, пробормотал: «Ну, небось опять про Сталина-Берию кричали». От моего предложения рассказать, что же нам нужно на самом деле, отмахнулся – это ему не интересно.

Между тем, пока я сидел у капитана, произошло нечто неожиданное – я нашел поклонника своего поэтического творчества в лице эшника. А именно, мой эшник вдруг спрашивает: «Это вы написали стихотворение про стерхов?» - «Я». - «Сам написал?» «Сам. А что, нравится?» - «Да». Стихотворение люто-бешено антипутинское, до экстремизма включительно. Я был несколько удивлен.

Вскоре Бог сподобил меня познакомиться с эшником (представился как Владимир) поближе. Я и еще несколько человек находились в это время в прихожей у дежурной части, там же топтался и эшник. Вдруг передает свой респект Староверову: здорово он все это провел, и маневр с разворотом – это было круто! «Ну а вам как у нас?» - спрашивает. «Да, круто, не то что это унылое г*но в Москве. Если бы в Москве было так – стерха уже давно изрубили бы на котлеты» - «Думаете?» - «Уверен». После московской гопоты, всех этих окопных и ревяковых («ты чё, чо-то па-апутал?») этот тип заинтересовал меня чрезвычайно. Уверял, что 8 лет занимался оргпреступностью и лишь полгода назад был переброшен на экстремизм (действительно, нижегородцы не могли сказать о нем ничего определенного). Чрезвычайно любопытно стало узнать его мотивацию – до такой степени, что я даже пренебрег обычными правилами (которым в других случаях следовал неукоснительно) и вступил с ним в долгую беседу.

Концепция, которую изложил эшник, в общих чертах такова. Мы (т.е. активисты) хотим революции, а революция – это ужас-ужас, хаос, кровь, гражданская война и падение государственности. России же необходима сильная власть, потому что у России – свой особый путь. К тому же у нас нет сильных лидеров и вообще внятной альтернативы. Затем от теоретической части он как-то незаметно перешел к реальной. Оказалось, что оппозиционные активисты – неадекватны, а пуще всех неадекватен некий учитель истории (с учителем этим, Ильей Мясковским, я провел потом двое суток в камере. Мягкий, интеллигентный человек, самый умеренный в движухе: лозунг «Путин будет казнен», например, считает чересчур радикальным). Вообще среди них есть люди со звериными лицами, которые зальют Россию кровью, которые способны вновь взрывать церкви и расстреливать попов. «Ну например?» - поинтересовался я. «Ну... вот Староверов». «Как-то мне не показалось, что у Староверова звериное лицо». «Оно конечно да, но он – диктатор. Еще какой диктатор! Если ему дать власть – будет новый Сталин, будет расстреливать направо и налево» (так, заметьте, критиковал Староверова человек, который только что пел панегирик сильной власти). Бог его знает, о чем еще хотел говорить эшник – может быть, и предложить мне, как разумному и адекватному человеку, вместе бороться против этих страшных людей – но тут у него зазвонил телефон, и он с сожалением сказал, что вынужден прервать беседу. Но утешил. «Вам, говорит, скорее всего дадут несколько суток, так я буду приходить в спецприемник, и мы еще поговорим». «Ого!» - подумал я и начал обдумывать, как бы в вежливой форме (мне не хамят – я не хамлю) отказаться, если в спецприемнике мой новый приятель действительно возжелает вести конверсации тет-а-тет. Не знаю, что вынес из нашего разговора эшник, а я счел его для себя весьма полезным. Эшник связно изложил охранительную концепцию, которую – отдельными блоками – я нередко слышал от разных людей (при этом не испытывающих никаких иллюзий относительно тех, кто нами правит) и которая, по сути, есть главное препятствие к широкому распространению революционных настроений. По сути, если мы хотим успеха – мы должны поломать именно эту концепцию, доказать, что революция не есть ужас-ужас, что Путину и едросам есть альтернатива и у нас есть привлекательная программа – вместо того чтобы уныло расписывать, кто, где, сколько и чего украл.

Между тем попытки оформить меня продолжались. Оказывается, разобраться со мной до конца так и не смогли – то эшник с моими данными гуляет неизвестно где, то остается неизвестной дата моего рождения, и мент вежливо спрашивает о ней меня: мол все равно же мы знаем, кто вы такой, так какой вам смысл? «Ну, говорю, это уже узнавайте сами, ваше дело». «И узнаю!» - гордо заявляет мент и убегает узнавать (именно в процессе узнавания, кстати, я и имел удовольствие пообщаться с интеллигентным эшничком). Наконец, уже за полночь нас со Строгановым снова ведут в какое-то помещение, забитое ментами и БСНовцами, которые начинают нас тупо, по-гопнически, троллить. (Изо всего троллинга мне запомнилось только найденное сходство и различие между мной и Троцким. Сходство – в том, что у нас обоих бородки. Различие – в том, что Троцкий п*л, а я молчу.) Строганова увели в какой-то другой кабинет, а я просто закрыл глаза и попытался заснуть под неумолчный троллинг ментов. Менты, видя это, перешли от троллинга к обсуждению собственных проблем: один жаловался на «беспредельный автобус», другие матерились, что придется переписывать все протоколы, потому что в рапортах указано место правонарушения – Покровка, а оно оказалось – Звездинка! (Это сопровождалось ученым спором о том, что есть начало и конец правонарушения.) Так, в полусне, и оформился.

Часть задержанных развезли по другим отделениям, нас в 5 ОП осталось человек 9, в том числе Строганов, Староверов, Серж Кузнецов, другоросс из Арзамаса Дмитрий Исусов, Илья Мясковский, Олег Лалетин и один из лидеров местного движения «Русские» Алексей Каширин. Атмосфера была в высшей степени приятная, и время от времени камера превращалась в настоящий штаб нижегородского освободительного движения, где обсуждались стратегические боевые планы. Как же я завидовал в этот момент нижегородцам! Староверов рассказывал об устроенной в марте «осаде Кремля», о других акциях нижегородцев – рассказывал не как организатор митингов, а как полководец, вспоминающий проведенные им кампании и сражения, при том полководец суворовско-наполеоновской школы, для которого суть стратегии состоит в наступательном натиске (да простит меня сам Староверов, который в таких случаях обычно говорит, что это грубая лесть и что Макс Громов за такое бьет морду).

На следующий день начали уводить на суд – и выяснилось, что судья дает по отсиженному в ментовке (одни сутки). Это меня поразило, поскольку, наслышавшись о нижегородской юстиции, я приготовился не менее чем к 15 суткам. Потом оказалось, что с этим либерализмом непосредственно связан слышанный мною накануне спор ментов о Покровке и Звездинке: для Покровки был заготовлен специальный судья Ремизов с целым букетом 15-суточных приговоров, но благодаря стратегме Староверова он остался в своем кабинете в одиночестве, а все мы (40 щей) свалились на голову совершенно другой судье, которая только и думала, как бы от нас избавиться.

С дважды избитым Лалетиным в камере сделался приступ тяжелой хронической болезни, и его увезли на «Скорой». Я упоминаю об этом потому, что день спустя (!) открывается дверь камеры и мент выкликает: не знаем ли мы, где здесь Лалетин? Я в некотором недоумении спрашиваю: «С какой целью интересуетесь?» «НАМ НУЖНО его найти». Должно быть, в суд вести вздумали.

Для меня актуальным был вопрос- как вести себя в суде? Поначалу думал – демонстративно игнорировать, но когда выяснилось, что судья творит чудеса, решил поступить проще – подать ходатайство о переносе по месту жительства, уехать в Москву и дело с концом. Но тут Староверов показал мне Акт в защиту свободы собраний – и я понял, что это именно то, чего мне не хватало.

Акт этот, принятый Нижегородским Гражданским Движением, со ссылками на многие действующие законодательные акты (Конституцию и международные конвенции, подписанные Россией) провозглашает юридическую ничтожность так называемых «законов» о митингах и демонстрациях; согласно этому Акту, вплоть до восстановления в РФ конституционного строя и проведения свободных выборов единственным документом, регулирующим порядок проведения массовых акций в Нижегородской области, является непосредственно статья 31 Конституции РФ и Статья 11 Европейской Конвенции 1950 г.; и т.п. Это поразительно подкрепило мои давние мысли: хватит играть в легализм, хватит доказывать ИМ, что мы честно соблюдаем ИХ правила; пора, наконец, подобно революционерам начала ХХ века, начать строить параллельную легитимность, т.е., конкретно, заявить: «Мы не признаем ВАШИХ «законов», все ваши «законы» юридически ничтожны, а ваши суды и органы власти нелегитимны; мы находимся в состоянии войны с вами, жуликами и ворами, и мы – военнопленные, но не подсудимые; за вами право силы, но не сила права». Именно в этом смысле я и приготовился выступить в суде. «Мои действия являются глубоко законными, ибо я опирался на единственный законный документ, регулирующий порядок проведения массовых мероприятий в Нижегородской области – Акт в защиту свободы собраний; что же касается до так называемого ФЗ-65, то это юридически ничтожная бумажка, сочиненная самозваным сборищем жуликов и воров. Поэтому не я совершил проступок, а те неустановленные личности, которые в нарушение Акта и Конституции РФ воспрепятствовали мирному шествию граждан - именно они-то и должны быть привлечены к суду».

На следующее утро, в 8 часов, нас со Строгановым будят и ведут в суд. Ведет веселый молодой мент в желтой куртке, о котором Староверов сообщил, что его приставляют к политическим как наиболее интеллигентного во всей компании. Но, увы! Все мои приготовления пропали втуне. Сопровождающий мент заскочил в кабинет и тотчас выскочил обратно: возвращаемся, говорит, вам выдадут вещи и вы свободны. Судья заявила, что поскольку паспортов у вас нет и ваши личности до конца не установлены, то она и рассматривать дела не будет (по сути, как я понял, судья просто отбоярилась). До некоторой степени наша тактика – не представляться – оказалась вознагражденной. Нас вернули в отдел, но не отпускали, а водворили обратно в камеру. Тотчас стало весело, потому что привели товарищей из других отделов, чтобы они здесь дождались суда (наш отдел рядом с судом). Макс Винярский и Андрей Семенов, попав к нам, страшно удивились, что мы не украсили стены никакой наглядной агитацией, тогда как они побывали уже в двух камерах и – надо же! – после их ухода на их стенах чудесным образом проявлялись надписи: «Путин будет казнен». Аналогичное чудо немедленно свершилось и в нашей камере, причем лозунг был проиллюстрирован картинкой виселицы с болтающимся на ней человечком. Однако когда попытались украсить и противоположную стену – отворилась дверь, и дежурный мент заскулил: «Господа абстракционисты, что это вы делаете? Я же к вам по-человечески относился, и передачки вам давал, и в туалет вас водил, зачем же вы стены портите?». Как видно, художник попал в поле зрения камеры наблюдения.

Вскоре мент в желтой куртке выставил нас всех из отделения, как он хвастался, даже на два часа раньше, чем истек двухсуточный срок задержания.

В прекраснейшем настроении я стоял у суда, откуда – утром я этого не заметил – открывается вид на местный Кремль. Привезли последнюю партию задержанных. И вдруг – подъезжает машина, и из нее выводят четверых парней, СКОВАННЫХ ПОПАРНО НАРУЧНИКАМИ. У меня глаза на лоб полезли. Оказались из 2-го отделения полиции. Один их них, по имени Саша, рассказывал потом, как они двое суток вчетвером провели в стакане полтора на два метра, где невозможно было лечь – только сидеть согнувшись, как их бил начальник и т.п. А мы-то в пятом жаловались, что на семерых человек только три узкие скамеечки, так что спать приходится посменно!

Наконец, всех осудили и выпустили. Прошлись через Кремль, повесили на Дмитриевских воротах (тех самых, которые штурмовали нижегородцы в марте) бумагу с требованиями митинга, потом на площади Свободы перед бывшим острогом обсудили результаты, потом продолжили то же обсуждение уже в теплой и неформальной – я бы сказал даже, сильно теплой и сильно неформальной - обстановке. И уже на квартире у Староверова я, под впечатлением драйва этих дней, с ходу написал «Нижегородский марш», который все присутствующие тут же и спели под гитару Староверова:

Выйди на улицу маршем,
Врагам объяви войну.
Все что вокруг - наше,
Пора возвращать страну.

Страну, что у нас украла
Банда ночных воров.
Ты их терпел немало -
Хватит бессильных слов!

Выгони вон уродов
Трусливо засевших в Кремле,
Верни честь и свободу
Себе и своей земле.

Иди на ментов и ОМОНы,
Вступи с ними смело в бой,
И пусть их суды и законы
Склонятся перед тобой.

Голос воли народной
Крепнет с каждым днем.
Россия будет свободной!
Путин будет казнен!

(Часть 1)

Проснулся посреди ночи. Снилась какая-то муть, во рту сушняк... Где это я? Ах да, на полу в квартире у Староверова. Вот вроде и на свободе, а счастья нет. В прошлую ночь было ровно наоборот. Прекрасно себе спишь, просыпаешься — где это я? Дверь с зарешеченным окошком, у нее какие-то тени, приглушенные голоса... Ах да, я же в нижегородской ментовке! Вот вроде и в камере, а спится хорошо — ну, значит, все зашибись. А если не дадут суток, то будет и совсем здорово. Хотя, с другой стороны, если дадут — тоже неплохо, посмотрю, как выглядит здешний ИВС (суточников здесь, оказывается, возят в ИВС, ибо старый спецприемник закрыли). А это интересно, хотя, с другой стороны, вроде и домой неплохо. Итак, думаешь, мне хорошо, а будет еще лучше, и вообще жизнь прекрасна. И с этой мыслью засыпаешь.

Ну уж коли сейчас проснулся — сажусь за староверовский ноутбук и начинаю набрасывать общие впечатления от экскурсии в Нижний. Этой возможностью, конечно, квартира Староверова выгодно отличается от КАЗ (камеры административно задержанных), где можно было только посылать эсэмэски по заныканному телефону.

Картинка первая. Ночь, едем в автобусе: я, Вера Лаврешина и два молодых журналиста «Граней» — Андрей Новичков и Ника Максимюк. Тревожное подозрение: а не снимут ли нас? Новичков смотрит «Твиттер» и сообщает свежую новость: в Нижнем задержан Строганов. Опаньки! Значит, к делу подошли серьезно и нас, рабов Божиих, уже ждут небось на Московском вокзале... а все потому что мы, как мудаки, поехали последним автобусом да вдобавок два дня трепались об этом по телефонам, вместо того чтобы как умные добираться на собаках. Потом сообщают, что охотились, собственно, за местной активисткой Анной Кузнецовой, а Строганов просто вышел вместе с ней и попал под раздачу. Уже легче. Потом сообщение, что Строганова отпустили. Это совсем хорошо, но я просто перестаю что-либо понимать.

(Белорусский оппозиционер Макс Винярский потом тоже говорил, что, узнав о задержании Строганова, он вообразил, будто российская полиция наконец начала действовать рационально, как действует полиция на его родине. К счастью, оказалось, что он был слишком хорошего мнения о полиции братской страны.)

На Московском вокзале встречают: старая знакомая Даша Гладских из «Другой России», с ней москвичка Таня Болотина и веселый мужичок, которого зовут Макс Винярский и который, оказывается, из Белоруссии. Даша тотчас вызывает такси, и мы едем на явочную квартиру. Макс рассказывает, как строго и рационально поставлено дело борьбы с крамолой на его прекрасной родине и какой либерализм и бардак по сравнению с ней царит в России.

С утра выезжаем на назначенное место встречи активистов. Туда же подруливают старые знакомые: Строганов, Олег Прудников из Левого фронта, Андрей Семенов. Тут же знакомимся с местным активистом, анархистом Сергеем Кузнецовым — 50-летним ветераном революционной борьбы, с роскошной полуседой уже бородой. «За вами хвоста не было?» — «Не, мы на такси приехали». — «А мы только что хвост сбросили... Красиво ушли!» Серж и ведет нас на Покровскую улицу, где у кинотеатра «Октябрь» назначен сбор участников. В какой-то момент замечаю, что за нами неотступно следует подозрительного вида парень... Но потом парень нас обгоняет - затем я видел его среди участников марша.

Покровская оказывается местным Арбатом. По ней фланируют праздничные толпы. Перед кинотеатром топчется народ. Узнаю лидера всей нижегородской крамолы Юрия Староверова, к нему подбегают менты с какими-то бумажками, но, пообщавшись немного, отходят. Сам подхожу к Староверову и сообщаю ему мысль: «Лозунг дня: "Долой кремлевских оккупантов!". Ибо 4 ноября». Староверов усмехается и кивает. Между тем бегают корреспонденты местного телеканала «Волга», берут интервью - почему-то только у молодых людей. Кто-то кричит: «"Волге" интервью не давайте, это плохой канал!» Тут же ходит и хороший канал в лице Саши Сотника с «Политвестника». В сторону Кремля улица намертво блокирована заграждениями, за которыми несметные полчища ментов.

Начало марша намечено на 15 часов, но действо задерживается. Наконец Староверов начинает доставать какую-то растяжку. Достаем свою скрижаль (как выражается Строганов) и мы — большую черную растяжку с грозной надписью «Путин будет казнен».

Выстраиваемся с растяжками. Серж по секрету сообщает, что готовится военная хитрость и мы пойдем совсем в другую сторону. Действительно, по команде все делают поворот кругом и идут в сторону, свободную от ментов. Староверов выкрикивает в мегафон: «Долой кремлевских оккупантов!» Марш начинается. «Россия без Путина!» Менты охреневают. Некоторое время идем совершенно невозбранно, потом начинают нагонять какие-то ребята в камуфляже и шлемах. Наши пускают дымовуху и прорывают жидкую цепь. «Путин будет казнен!» — орем мы в клубах дыма. Выходим на какой-то бульвар. Ребята в камуфляже пытаются вырвать растяжку, мы не отдаем. Начинается перетягивание каната. Неужели? Наша команда победила: мы снова растягиваем скрижаль. «Путин будет казнен!»

За железным забором, ограждающим что-то на бульваре, появляется Староверов с мегафоном и начинает скандировать лозунги. Драйв, как на старых московских маршах несогласных. Боже, где это все? И ведь было же у нас, в Москве, было, и задолго до того, как возмущение путинщиной стало всеобщим. Куда, в какой унитаз все это слито? Как назвать людей, которые сознательно - повторяю, СОЗНАТЕЛЬНО - заменили реальный протест бессмысленными митингами в загонах и беззубыми гуляниями с песнями под гитару? Вспоминается позорное начало позорного оккупая: ночь на 8 мая, памятник героям Плевны, возбужденные люди, ГОТОВЫЕ сопротивляться и винтиться, - и явление Удальцова и Навального, и фюрер интернет-хомяков на ступенях памятника, со всеми своими демагогическими приемами возглашающий: «Мы мирные люди! Мы просто гуляем! Мы не нарушаем никаких законов! По проезжей части не ходить, газонов не топтать, лозунгов не выкрикивать...» Будьте вы прокляты!

На нас снова налетают, мы садимся в сцепку у забора (в сущности это была ошибка: следовало идти на прорыв вместе со всеми, но такова проклятая московская привычка: даже активисты уже забыли, что такое активное сопротивление, марш и прорыв!). Какая-то девушка подныривает под забор, я за ней с концом растяжки. Тут вроде безопасно, камуфлированных нет. «Лезьте под забор!» — кричим мы остальным. Но те не слышат; да, кажется, их в это время уже винтят. И тут набегают космонавты. Один хватает меня - я падаю и вцепляюсь ему в ботинок. Космонавт пытается освободиться, я не пускаю. Космонавт удивлен. Он смотрит на меня, я на него. «Тебе зубы выбить?» - ласково спрашивает он. Я молчу. Он несильно бьет меня кулаком в подбородок. Я не отпускаю. «Что вы делаете? Зачем вы бьете человека?» — кричит какой-то мужик. Его винтят. Я вцепился в космонавта намертво. Он пытается идти со мной на ноге - я хватаю его за вторую. Это продолжается долго - несколько минут как минимум. Сцепку у забора уже повинтили всю. Наконец набегают на меня, отцепляют и несут. Я кричу: «Долой полицейское государство!» Начинают заталкивать в автобус, сдуру вперед ногами - я упираюсь - им приходится приложить некоторые усилия - наконец запихивают - я сажусь на ступеньку, чтоб хотя бы затруднить вход остальным камуфлированным, - они шагают через меня - над моей головой сзади крики и свалка. (Впоследствии, в отделе, в моем присутствии мент жаловался товарищам: «Самый был беспредельный автобус. ОМОН не пускали, ей-богу! Сорвали с меня значок и сами же кричали: предъявите ваш значок! А я уже мысленно с пенсией попрощался!» Зато представительница другой стороны рассказывала: «Когда тебя стали запихивать, я начала молотить их по каскам, сорвала с кого-то погон, потом выхватила рацию и кинула ее об мостовую. И все сошло с рук!»).

Наконец автобус трогается, и мы едем навстречу новым приключениям, которые будут описаны чуть попозже.

Волею судеб я уже скоро два месяца проживаю в небольшом древнем городке, когда-то столице удельного княжества, а ныне райцентре, - будучи отрезан от Интернета и прочих благ цивилизации. И, в общем, не жалуюсь. Обитатели средневекового кладбища, которое мы раскапываем, интересуют меня гораздо больше, чем приключения гудковского мандата и прочие проблемы современных политических мертвецов. Поэтому, когда несколько дней назад я прочитал в «МК» статью Матвея Ганапольского, а в «Новой газете» - статью Юлии Латыниной, я лишь усмехнулся. Однако статьи эти настолько показательны, что в конце концов я был просто вынужден их подробно проанализировать.

И Ганапольский, и Латынина - интеллектуальные лидеры движения так называемого креативного класса. Оба они рефлексируют над тупиком, в котором оказалось это движение - в том числе из-за их собственных действий и использования прокламируемых ими средств и методов. Что же они пишут?

Юлия Латынина прямо начинает с констатации, что митинговое движение зашло в тупик. Как это ни удивительно, но Путин и аггелы его не расточились яко дым при виде заполненных народом площадей, скандирующих «Путин - вор, Путин - вон!» и «Жулики и воры, пять минут на сборы!». И Латынина указывает оппозиции новые пути и ставит перед ней новые задачи. В странах демократических, говорит она, оппозиция сидит в парламенте, в странах недемократических - принимает на себя функции государства. Как, например, даосские тайные общества в Китае эпохи восстания «желтых повязок» и ХАМАС с ее системой социальной поддержки.

Как хотите, а что-то в этом есть. Список, приведенный Латыниной, короток, но его можно и продолжить. Рабочая партия Курдистана, ИРА, а ранее - Фронт национального освобождения Алжира и Армия Крайова, и т.д. Все эти оппозиционные организации создали весьма эффективную систему «параллельного государства». И потребовалось для этого совсем немного - всего лишь... присвоить ключевой атрибут всякой политической власти. А именно - систему организованного насилия. А уж обладая аппаратом насилия, ничего не стоит исполнять все прочие государственные функции: диктовать правовые нормы, творить суд, формировать бюджет путем сбора налогов и т. д., и т. п. Так что же, Юлия Латынина предлагает нашей оппозиции взять за образец Абдуллу Оджалана, сформировать сеть боевиков и сделать своим гимном песню французских партизан: «Эй, убийца! Пулей и ножом - бей быстро! Эй, саботажник! Осторожней с твоим грузом: динамит!»? Ну нет, так далеко Юлия Леонидовна не идет. Она всего лишь предлагает «креативному классу» поголовно податься в дворники и следить за правильным расходованием на местах средств, выделяемых на благоустройство дворов. Нет, совершенно серьезно.

Юлия Леонидовна - женщина хорошо образованная, но как-то специально для этого случая напрочь забывает самую суть и самое содержание понятий «оппозиция» и «государственная власть». Ибо политическая оппозиция есть группа, отстраненная от политической власти и борющаяся за овладение оной. Политическая же власть предполагает прежде всего институционализированное насилие. Иными словами, оппозиция — это такие чуваки, которые борются за овладение аппаратом насилия. (Не обязательно лично для себя, но обязательно для своей социальной группы.) Овладеть же аппаратом насилия оппозиция может двумя путями: 1) путем демократических процедур (в условиях наличия реальной демократии) и 2) путем силового отстранения от власти правящей группы. Для осуществления же сего последнего необходимо нейтрализовать подчиненный ей аппарат насилия, что возможно только посредством: а) дезорганизации системы насилия массовым гражданским неповиновением или б) организации параллельной системы насилия. Иного не дано, как говорили во времена Горбачева.

Не дано - а хочется. Для того чтобы преодолеть это противоречие, нужно совсем немного - всего лишь забыть об элементарных школьных истинах. Как можно меньше вспоминать о политической составляющей оппозиционной деятельности и насильственной составляющей политической власти. Повторять как мантру: «Исключительно в рамках закона» — не вспоминая при этом, кем, как и с какой целью сочиняются и применяются законы в стране.

Психологическую подоплеку этих метаний креативной души можно наблюдать в развернутом виде в статье г-на Ганапольского. Статья такого рода, что, право, я мог бы принять ее за злую сатиру на «буржуазных либералов», сочиненную каким-нибудь гениальным леваком или нацболом. Смысл примерно таков: «Мы буржуа, и государство у нас буржуазное. Но в нормальном буржуазном государстве буржуазная оппозиция сидит в парламенте и решает государственные вопросы. А у нас государство хотя и буржуазное, но неправильное и подпускать нас к власти не хочет. А мы бы и готовы выйти в последний решительный бой, да некогда: ребенка надо в сад отводить, прочих забот полон рот... Мы же буржуа! И что тут поделать - непонятно, раз власть не хочет входить в наше положение!»

Все это пишется, с одной стороны, жалобно, с другой - с непередаваемым самолюбованием. Г-н Ганапольский не знает школьной программы? Г-н Ганапольский прогуливал, когда на уроках истории рассказывали про буржуазные революции? Г-н Ганапольский всерьез уверен, что эти самые парламенты и конституции, Habeas Corpus Act и Декларацию прав человека буржуазия получила в награду за свое миролюбие и законопослушание? Разумеется, г-н Ганапольский читал это, но его, как и Юлию Латынину, постигла особого рода амнезия. В самом деле, кто же признается в собственной (хоть личной, хоть социальной) трусости, импотентности и бездарности? Гораздо приятнее объяснять их проявление как выражение непреоборимых социальных и природных законов.

Заметьте: в этой статье нет никаких экстремистских призывов. Я никому не предлагаю нарушать Правопорядок и оказывать неповиновение законным требованиям Сотрудников Полиции. Я лишь предлагаю задуматься о политических целях оппозиции и адекватности им методов их достижения. Ибо со времен Макиавелли в политологии как-то принято делить политические методы не на законные и незаконные, не на опасные и безопасные, а прежде всего на адекватные и неадекватные поставленным целям. В конце концов, большинство жителей России не именуют себя оппозицией, но костерят власть на чем свет стоит, приговаривая: «А что мы можем поделать?!» К ним у меня претензий нет. Другое дело - люди, которые, назвавшись груздем, затем долго и красноречиво обосновывают свое нежелание полезать в кузов.

Нижняя Баканка – станица в 20 км от Крымска. Сразу же по приезде, вечером в понедельник, слышу, как местный организатор рассказывает: «Мне в администрации по секрету сообщили – погибших 2500 человек. Это было еще позавчера (т.е. это данные первых же суток)».

Едем с волонтерами по адресу: одинокая женщина, гараж и кухня забиты илом. Вода, судя по следам на стене кухни, стояла в человеческий рост. Улица распложена над рекой Баканка. Везущая нас женщина показывает на пустырь: «Вот здесь был дом». И продолжает: «В Крымске уже 800 новых могил и еще две фуры, забитые трупами. Всего погибших 2300 взрослых и 300 детей». «Откуда у вас эти сведения?» - «У соседки дочка работает в администрации, имеет дело с документами».

Волонтеры, находившиеся в это время в лагере в Крымске, потом сообщили, что Алена Попова заявила: погибших 3800 - со слов медиков, работающих в городском морге. Говорили они и про фуры: «там трупы лежат штабелями, один на другом».

На автобусной остановке, а затем и на стене администрации Баканки объявление. Фотография улыбающегося малыша. Подпись: «Разыскивается Артем Давидян, трех лет, попавший в поток во время наводнения в ночь с 6 на 7 июля. Приметы: голубые глаза, шрам от аппендицита». Кажется, родители еще тешатся безумной надеждой, что их Артемчик остался жив и однажды кто-то приведет его за ручку...

На улице Горького, над самой рекой - дом, чуть ли не по самую крышу забитый илом, какими-то ветками и кустами. Перед домом хлопочет мужик лет 45. «Вы здесь живете?» Безнадежно машет рукой. «Я здесь жил. Еще недавно...»

У администрации в очереди за гумпомощью - небритый мужчина лет под 50. "Как пройти на такую-то улицу?" "Не помню... меня после наводнения переклинило".

Как всегда в подобных ситуациях, лучшие и худшие качества людей выступают обнаженными. Женщина вернулась в здание администрации с раздачи гуманитарного груза, ругается: «Опять эти, сверху, все похватали». Кто-то подает реплику: «Ну ничего, разберутся и завтра обратно принесут». «Да нет, там есть много хороших вещей». «Эти сверху» - жители верхних улиц, которые не пострадали или минимально пострадали от наводнения. Они охотятся за гуманитаркой в то время, когда жители нижних улиц расчищают свои дома от завалов. Разумеется, это относится не ко всем – другие, наоборот, дают приют оставшимся без крыши над головой соседям.

Электричества так и не подали. В администрации раздают еду, ее возят волонтеры, но почему нельзя привезти из ближайших воинских частей полевые кухни - тайна. Говорят, что люди на отдаленных от администрации окраинах (которые как раз особо и пострадали) за три дня не видели никакой помощи, ни хлеба, ни пресной воды. В администрацию приходит множество людей, которым нужна помощь (разгрести, откачать воду и т.п.). Вера Лаврешина говорит, что за полдня записала с пять десятков адресов. Между тем всего в городе с десяток волонтеров. Эмчеэсников я почти не видел, особенно в первый день: там я с ними столкнулся только два раза, один раз они фланировали, жуя что-то на ходу, второй раз убирались перед домом, смежным со зданием администрации, когда приезжала камера ОРТ. На следующий день (в среду), впрочем, на нижних улицах была уже эмчеэсовская техника. «Я три ночи не спал», - говорил эмчеэсовец, с которым вместе стоял в очереди на прививки.

При таком раскладе с утра вторника меня с группой волонтеров отправили расчищать амбулаторию. Амбулатория уже возобновила работу, и люди шли в нее на прививки (столбняк, гепатит), таща за собой хнычущих детей. Перед нами поставили задачу: выкинуть хлам и очистить двор от ила. Хлам-то и испорченную мебель мы выкинули (после большого скандала с завхозом, которая кричала, что в этой стране дураков она будет материально отвечать за выкинутую мебель, и наконец согласовала с кем-то ее экстренное списание). Но что касается расчистки двора, то тут ребята взбунтовались: «Есть множество людей, у которых творится полный п*ц, а нас тут заставляют культур-мультур наводить!» - и отправились искать действительно нуждающихся. На следующий день таким же образом: в то время как Лаврешина и девочки принимали одну за другой заявки отчаявшихся людей, которые никто не удовлетворял, с полдюжины волонтеров наводили марафет, очищая от ила двор особо не пострадавшего детского сада, как мне было заявлено - «потому что через два дня комиссия».

И в заключение - невеселые бытовые курьезы. На остатках кухни: «Холодильник выкидывать?» «Выкидывайте, ребята, он все равно пустой, вместо шкафа служил. Хороший-то ушел, а этот дурак остался». Аналогичная ситуация произошла с человеком, у которого был новый автомобиль. Он купил второй, разбитый – на запчасти. Судьбе было угодно, чтобы именно разбитый-то и остался, а нового – и следов не отыскали...

«А диктатура-то у нас плюшевая!» - сказал мне, помнится, Алексей Сахнин после очередного несанкционированного митинга, когда нас за полтора часа оформили и выпустили из ОВД с перспективой быть приговоренными к штрафу рублей в 500. Теперь эти времена ушли в прошлое. Ставки в игре возрастают – я уже указывал, что этому не следует ни удивляться, ни возмущаться. Перед жуликами, ворами и узурпаторами встала реальная угроза лишиться власти и собственности – жулики и воры защищаются как могут. Было бы странно, если бы они вели себя иначе.

Однако логика борьбы такова, что, обостряя ситуацию, каждая сторона вынуждает противника к более радикальным действиям. Это действует в обе стороны: чем выше ставки, тем рациональнее становятся крайние меры.

Еще в «плюшевую» эпоху активисты иногда отказывались представляться в отделениях. Надежда Низовкина, Татьяна Стецура и Вера Лаврешина возвели этот отказ в принцип и постоянную тактику - «Бойкот незаконной власти!».

Теоретически административно задержанного имеют право держать в отделении 48 часов для установления личности. Иногда менты пользовались этим правом на полную катушку, иногда отпускали задержанных после нескольких часов или после ночи в ментовке, без составления протокола (в последний раз это сработало в Химках 6 июля: Веру и Алексея Ветрова продержали несколько часов и отпустили, так и не направив в суд, как остальных активистов).

Такая героическая тактика, в результате которой ты можешь провести в кутузке двое суток вместо трех часов, могла показаться чересчур затратной. Вера, Надя и Таня надеялись на ее массовое распространение. Действительно, если трое человек, отказывающиеся представиться, доставляют ментам лишь некоторую неприятность, то 20 человек в отделении, чью личность придется устанавливать, – это уже очень серьезный геморрой. А если в условиях массовых задержаний представляться откажутся все несколько сот задержанных? Катастрофа! В таком случае определенно хотя бы часть придется отпустить без составления протокола. Но, повторяю, в "плюшевых" условиях затраты времени и нервов, связанные с этой тактикой, могли показаться более чем избыточными. Другое дело теперь. Теперь такое поведение становится как раз наиболее прагматичным.

Заметьте: в этой статье я никого ни к чему не призываю. Я не предлагаю, например, всем, кто желает выйти на митинг 12 июня или на любую несанкционированную акцию, не брать с собой документов и всем как один категорически отказываться представляться при задержании. Я лишь указываю на тот факт, что в условиях обострения противостояния такое поведение становится в конечном счете наиболее рациональным, выгодным и прагматичным. А уж выводы пусть каждый делает для себя сам.

То, что в Химкинском лесу готовится новое наступление со стороны строителей, стало ясно уже недели две назад. Тогда на старых дубах, росших в дубраве у родника Святого Георгия, – место, можно сказать, сакральное, строители в прошлом году обещали его не трогать – появились красные метки, показывающие, что дубраву собираются рубить. Но пока работы велись относительно вяло.

Здесь надо сделать небольшое отступлении, касающееся смысла деятельности защитников Химкинского леса. Говорят, что лес уже вырублен и никакого смысла делать что-то уже нет. На самом деле необратимые последствия имеет не вырубка леса, а непосредственно прокладка дороги. Пока что мы имеем лишь просеку, которая не портит экологию безвозвратно; проблема в том, чтобы не допустить превращения этой просеки в шоссе. Это уже не говоря об особом вопросе, связанном с сохранением дубравы.

С осени работы велись довольно вяло, и мы как будто привыкли к этому. Впрочем, вялость работ компенсировалась немногочисленностью защитников. Такова была ситуация до субботы. Поздно вечером в субботу звонит Галя Голубова, занимающаяся организационной частью Химкинского лагеря: «На просеке у самого лагеря работает множество техники, снимают плодородный слой, нужны люди!» «Сейчас, - говорю, - не могу, но завтра с утра обязательно буду». С утра приезжаю в лагерь вместе с оператором «Граней» Андреем Новичковым. Застаю там: Веру Лаврешину, химкинскую жительницу по имени Серафима, 22-летнего фанатика Химкинского леса Сему Колобаева в его вечных шортах, в которых он ходит даже зимой, и неизвестного мне парня крупной комплекции, с камерой в руках – как оказалось, житель Жуковского и защитник Цаговского леса Иван Кузьмин. Между тем мимо лагеря туда-сюда снуют "КАМАЗы" и прочая техника – картина не очень привычная. «Что за херня тут у вас творится!» - «Вот именно. Ночью до трех часов ходили останавливали. Они уже к дубраве подбираются. Впрочем, денег у них нет – кризис – и потому вместо 10-полосной дороги переделали разрешение на 4-полосную. Сейчас насыпают гравием две полосы».

Пошли останавливать технику. Чоповцев ни одного (говорят, весь ЧОП в Жуковском). Недалеко от лагеря как раз работали несколько экскаваторов, бульдозер и каток. Я подбежал к идущему бульдозеру, обежал его на достаточное расстояние, чтобы он успел затормозить, и поднял скрещенные руки. Бульдозер шел прямо на меня, не сбавляя хода. Затормозил он в нескольких сантиметрах от моих ног. Подтянулись наши, и после вялых переругиваний бульдозерист вышел из кабины. Как раз в это время показался «КАМАЗ», груженный щебенкой. Я бросаюсь ему наперерез и издалека опять-таки поднимаю скрещенные руки – водитель мчится, как давеча бульдозерист, не сбавляя скорости. В какой-то момент казалось, что он сейчас меня собьет; за несколько секунд до столкновения он резко сворачивает, но Сема Колобаев бросается чуть ли не прямо под колеса – водитель тормозит, показывая через лобовое стекло «фак». Потом выключает мотор - на некоторое время, казалось, все успокоилось. Проходит время, необходимое для разгрузки, – появляется второй "КАМАЗ" – рабочие начинают нервничать. "КАМАЗ" медленно двигается прямо на нас, в это время бульдозерист заводит свой бульдозер и, в свою очередь, возобновляет работу. Я бросаюсь к бульдозеру и останавливаю его. Вера Лаврешина вцепляется в дворник движущегося "КАМАЗа"... потом перед "КАМАЗом" завязывается драка, подбежавшие рабочие отбрасывают Веру на землю, бригадир начинает ее душить, наши бросаются на помощь. Я продолжаю держать бульдозер. Бульдозерист, видя, что уже бьют, вылезает из кабины и пытается оттащить меня, но это ему не удается.

На какое-то время все утихает, слышны препирательства перед "КАМАЗом": рабочие жалуются, что мы им не даем зарабатывать деньги. «А почему вы зарабатываете деньги за наш счет?» - кричу я, но рабочие явно не понимают возражения. Они не считают - не то чтобы не понимают, а не желают понимать, - что уничтожают какую-то ценность, которую мы защищаем; для них мы проплаченные люди, отрабатывающие свои деньги точно так же, как они. Тем временем самосвал сдает назад и подъезжает к уже засыпанной щебнем полосе, с явным намерением высыпать щебень. Я бросаюсь к нему – меня и товарищей оттаскивают и прижимают к земле – грузовик в это время ссыпает щебень. Через несколько минут появляется полиция и выражает намерение принять у кого-нибудь заявление. Рабочие как будто собирались писать на человека, который ударил бригадира, душившего Веру, – человек этот от греха подальше уже свалил с просеки; Вера же писать ничего не намерена, ибо принципиально бойкотирует власть и всех аггелов ее.

Я распрощался после этого с товарищами и отправился по своим делам, благо подошло подкрепление - Семен по прозванию «Семен Большой» (для отличия от юного Колобаева), Галя Голубова, Женя Власенко и Сергей Агеев, химкинец, историк по образованию – в сущности, второй человек в движении после Чириковой. Через некоторое время после моего ухода они, как оказалось, пошли вновь останавливать технику. Звоню Агееву – «Тут драка». Еще через некоторое время – «Мы в травмпункте, у Семы Колобаева перелом челюсти со смещением, у Жени Власенко перелом мизинца, у Вани Кузьмина закрытая черепно-мозговая травма с подозрением на сотряс».

Как потом выяснилось, дело было так. Бросились останавливать технику, Лаврешина вцепилась к КАМАЗ, грузовик не останавливался и некоторое время тащил ее. Сема Колобаев пытался остановить экскаватор, бригадир, здоровенный бугай, схватил его за длинные волосы и стал за них оттаскивать. Женя Власенко и Сергей Агеев, в свою очередь, пытаются их разнять. Бригадир отпустил Семена, сделал пару шагов назад и вдруг начал обеими руками бить его по лицу. Семен закричал, лицо у него покрылось кровью. Кузьмин, парень достаточно крупной комплекции, схватил бригадира сзади, они оба упали, но подбежавшие рабочие освободили бригадира, он вскочил и начал бить Ивана ногами по голове. В то же время рабочие накинулись на Власенко со спины, он упал, его били лежачего. Защитники в шоке стали отходить в лагерь, причем бригадир шел за ними до самого лагеря и, встав перед оградой, орал: «Поехали в полицию! Что, скажете, я вас бил? Я вас и пальцем не тронул!» Потом, уже в травмпункте, защитники увидели того же бригадира – он бодро вошел к врачу, а затем, прихрамывая и кряхтя, вышел от него («Что, ему врачи, что ли, люлей надавали?» - шутили защитники.)

Это нечто новое. До сих пор рабочие в драках вообще не участвовали и реагировали на нас весьма вяло - дрались, как правило, чоповцы. Как оказалось, рабочим теперь стали платить не повременно, а сдельно - отсюда и поведение, доходящее до настоящего озверения. Однако рабочих не так уж много, так что десяток крепких парней всегда сможет держать технику столько, сколько пожелает. Поэтому призываю всех, кто имеет такую возможность, – приезжайте в Химкинский лес, вы очень, очень нужны там!

Съемка Андрея Новичкова и Галины Голубовой:

На рассвете 22 мая перед домом 66А по Юбилейному проспекту в Химках появились техника и рабочие, которые быстро воздвигли железный забор, огородивший без малого гектар парка «Дубки», примыкающий к дому. За забором оказались припаркованные автомобили местных жителей. Как выяснилось, на месте парка намерены построить жилой комплекс из двух домов (17 и 25 этажей) на 378 квартир, со стоянкой на 70 машин и трехуровневой подземной парковкой на 300 машин.

В 7 часов вечера собрался сход местных жителей, на который поехал и я с оператором «Граней» Андреем Новичковым. Всего было человек 60, среди которых выделялся молодой человек в зеленой бандане с суковатой палкой в руках – известный химкинский экоактивист Алексей Дмитриев, недавно избитый, как полагают, за свою экологическую деятельность. Он подробно перечислял нарушения, допущенные при получении согласования на строительство. Собравшиеся подписывали два документа – акт о произошедшем и письмо новому губернатору Московской области С. Шойгу.

«Приехали они совершенно неожиданно, – рассказывает Дмитриев. – Дошло до того, что подъезжает самосвал, чтобы вывезти мусор, – а помойка уже огорожена. Выскакивают работники ДЭЗа, шум, крик. Наконец, согласились отодвинуть забор от помойки. Так что это даже для ДЭЗа неожиданно было – дурдом!» Тем временем группа женщин начинает раскачивать забор и закидывать через него мусор.

Местный житель показывает, как снесли ограждение детской площадки, передвинув его «к елочкам, которые мы посадили собственными руками». Над забором висит информационный щит, но номера телефонов начальника участка на нем старательно замазаны. «Это чтобы ихним женам не звонили, а то они узнают о своих мужьях много нового», - саркастически замечает наш гид.

Заказчик и генеральный подрядчик – ЗАО «Химкинское СМУ МОИС-1». Это не первое покушение на единственный в Новых Химках парк – 19 сентября прошлого года тот же МОИС-1 начал вырубку деревьев в нескольких сотнях метров от этого места, у школы №10, безо всяких документов. Активистка по имени Нелли подробно вспоминает, как это было. Дважды, по ее словам, жители отбивали налет незваных гостей с помощью полиции, на третий раз «всех растащили» с помощью каких-то «кавказцев», и деревья вырубили. Всего было вырублено 200 деревьев, и на их месте построена дорога, разгородившая здания начальной и средней школ, так что, по словам Нелли, «дети из начальной школы ходят заниматься физкультурой во двор средней через дорогу под КАМАЗами». После скандальной вырубки все притихло – как раз перед выборами, а сразу же после думских выборов, 6 декабря, началось строительство дома.

«Это все Щербатый», - с ненавистью говорит Нелли. «Щербатым» местные жители зовут гендиректора ЗАО МОИС-1, заслуженного строителя России, почетного строителя Московской области, доцента Вячеслава Григорьевича Щербу. «Он, должно быть, уже совсем (эпитет) – столько преступлений совершил!» - восклицает активистка. По ее утверждениям, МОИС якобы целиком специализируется на уплотнительных застройках: «Очень выгодно – строят дом на детской площадке, а там все коммуникации уже есть, они просто к ним врубаются. Разумеется, в соседних домах немедленно начинаются перебои с водой и электричеством». Как бы в подтверждение ее слов к Нелли подходит жительница соседнего дома: «Наш дом несчастный все время отключают».

«Но сегодня распоряжался не Щерба, а его сын – добавляет Нелли. – Этот вообще (эпитет): я здесь хозяин, а вы все никто!»

По словам Нелли, в прокуратуру было подано несколько заявлений от инвалидов, но сегодня выяснилось, что половина этих заявлений «потеряна», остальные никак не оформлены и никаких действий по ним даже не начиналось. «Уж сколько против них уголовных дел возбуждалось – и как с гуся вода!»

От школы №10 возвращаемся обратно – перед новоявленным забором толпа. Какая-то женщина заглядывает в прорезь в воротах: «Вон, там зам Стрельченко (мэра Химок), как его, Го... забыла. Вон, в пиджаке и галстуке. Эй, ты! Надень спортивный костюм, чтобы не отличаться от твоих пацанов!» Какая-то старушка доказывает, что не следует выступать против простых рабочих: они лишь делают, что им приказали. «Пусть ищут другую работу!» - возражают ей. Владелец автомобиля, оставшегося за забором, кричит в ту же прорезь: «Вы что, совсем ох*ли? Не будьте же п*сами!» Рядом мальчишка лет девяти спрашивает отца: «Когда же они начнут ломать забор?» Отец что-то отвечает. «Я тоже протестую! – гордо говорит мальчишка. – Они тут днем и ночью жужжать будут!».

Подъезжает вызванная полиция, но старший лейтенант, окруженный негодующими жителями, только разводит руками: «А что я могу сделать? Это не ко мне».

Участники начинают расходиться. Слышны реплики: «Что было собрание, что нет». «Все равно тут ничего не поделаешь». Но Алексей Дмитриев считает, что собрание прошло успешно. «Цель сегодняшнего собрания – подписать акт и письмо и проинформировать жителей. А что делать дальше – будем решать на следующем собрании».

Я не согласен с Сергеем Аксеновым, который увидал в назначении Игоря Холманских постпредом демонстрацию Путиным «уважения к человеку труда», а в саркастических комментариях блогеров по этому поводу – демонстрацию «креативным классом» неуважения к оному. Оставим даже за скобками то, что Холманских (инженер-механик по специальности, замдиректора завода, потом начальник цеха) – вообще никаким боком не рабочий, но заводской менеджер среднего звена, кажется, потомственный (имя Рюрик его отцу определенно не в рабочей семье дано было) – так что представлять рабочих он может с таким же примерно основанием, как 100 лет назад помещик – представлять крестьян своего уезда.

Рассмотрим, однако, этот сюжет в рамках официальной фикции, провозглашающей Холманских представителем «настоящих работяг», соли земли, на которых держится страна, в противоположность всякого рода бездельникам, хипстерам и офисному планктону с его зубоскальством в бложиках и фланированиями по бульварам. Ибо, даже если бы Холманских был настоящим, доподлинным рабочим – рабочий рабочему рознь (точно так же, впрочем, как менеджер менеджеру, программист программисту и т.п.). Умный и интеллигентный рабочий-активист, отстаивающий интересы своих товарищей, становящийся профсоюзным лидером, а затем делающий политическую карьеру, – в принципе нормальное явление. Но «человек труда» (здесь неважно, подлинный или мнимый) Холманских стал постпредом, как известно, не потому, что он успешно боролся за интересы рабочих и проявил при этом выдающиеся организаторские способности. Назначен он был (и это фактически признается официальными информагентствами) по той простой причине, что в трудный для национального лидера час громогласно продемонстрировал ему лояльность, заявив от имени своих рабочих: «Если наша милиция - или, сейчас как она называется, полиция - не умеет работать, не может справиться, то мы с мужиками готовы сами выйти и отстоять свою стабильность».

Что-то эти слова мне мучительно напоминают... Но что?

В удивительно бессодержательном интервью, которое дал «Комсомольской правде» новоиспеченный постпред (такое интервью, право, мог бы дать и конь, введенный в сенат Калигулой), есть, однако, один забавный пассаж, показывающий ментальность Холманских:
- Вы сразу же согласились. Сомнений не было?
- Я Владимира Владимировича очень уважаю, поэтому, если такой человек доверяет, никаких сомнений нет.

Как видим, Холманских настолько уважает нацлидера, что доверил ему даже свою собственную оценку. Скажет надежа, что Холманских способен быть акушером, - и Холманских без страха и сомнений пойдет принимать роды. Ибо Владимиру Владимировичу виднее.

Скажите на милость, при чем здесь «человек труда»? С каких это пор рабочий стал символом холуя и холопа?

То, что подается как ставка на «человека труда», есть на самом деле ставка на быдло. На ограниченное, патерналистское сознание, на веру в доброго царя и милостивого барина, на обывательскую узость кругозора, на убожество идеалов и отсутствие социальных притязаний.

В быдломанифесте Комитета в поддержку Владимира Путина тот же Холманских со товарищи провозглашают (собственно, лишь озвучивают) следующую быдлоидеологию:

«Сегодня происходят попытки расшатать страну, раскачать ситуацию, изменить курс стабильного развития. В Москве и других крупных городах выходят на митинги «продвинутые» бездельники, которые присвоили себе право говорить от имени всего народа.

Пока мы круглосуточно работаем на наших заводах, производим продукцию, которая приносит средства государству, они шатаются по улицам, горлопаня о своих правах... Нам некогда сидеть в Интернете, некогда митинговать, мы работаем. Но сегодня мы требуем, чтобы наш голос тоже был услышан. Мы говорим о том, что заводы дымят трубами, у нас есть работа и зарплата, есть перспектива».

Наконец-то я вспомнил, на что это похоже! Жиды и интеллигенты мутят воду; но простые, неиспорченные труженики, верные Богу и Государю, спасут Россию от врагов внутренних, которые по наущению врагов внешних желают ввергнуть ее в смуту. Ибо свет истины – в мужике, в простом, святом, неграмотном труженике, которому некогда думать о высоких материях и растекаться мыслию по древу, подобно бездельникам-интеллигентам, но который своим безошибочным инстинктом понимает то, что недоступно гнилой и развращенной интеллигенции: единство Царя и Народа.

Одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям. Когда стало ясно, что образованный класс отшатнулся от изжившей себя самодержавно-бюрократической системы, последняя попыталась противопоставить ему самые архаические, самые темные и косные слои, и последний царь искренне принимал голос быдла, организованного проходимцами и полицией, за глас народа. Когда стало ясно, что образованный городской класс отшатнулся от Путина и активно выступил против него, Путин со своими политтехнологами стал лихорадочно искать себе социальную опору – и вознамерился найти ее в «простом народе» (а фактически – в том же быдле), реставрировав холуйско-патерналистскую идеологию черной сотни.

И вновь, как и 100 лет назад, это является симптомом близкой гибели режима.

Ибо власть, которая апеллирует к самым темным, самым отсталым, самым косным слоям и инстинктам в противовес всему, что есть динамичного и активного в обществе, этим самым демонстрирует, что она полностью изжила и исчерпала себя. Она показывает, что вступила на путь саморазрушения – и быстро и эффективно пройдет по этому пути до конца.

Вчера во второй половине дня приезжаю на Баррикадку – и остаюсь сильно разочарованным. Я ждал, что разгон лагеря на Чистых прудах всколыхнет народ и соберется большая толпа, – ничего подобного, тусуется около сотни человек, хотя постепенно толпа и нарастает. Кто-то бренчит на гитаре, принесли щиты с постмодернистскими картинами, в углу уже наладили раздачу продуктов и воды, все тщательно стараются не ступать на газоны, чтобы не дать повода для нареканий полиции (старинный анекдот: немцы никогда не сделают революции, потому что для этого придется топтать газоны). «Грушинский фестиваль продолжается», - саркастически бросает кто-то. Позвольте, и эти люди собираются свергнуть Путина?

Вспоминается предыдущий вечер на Чистых. Спор со знакомым другороссом о том, что делать после разгона. "Надо перемещаться на Китай-город, поближе к Кремлю", - говорю я. "Нет, тактика убегать от полиции изначально проигрышная. Надо всем сцепиться и не уходить". – "Да ты понимаешь, что люди к этому еще не готовы?" - "Ну тогда пусть они живут под Путиным". Затем началась ассамблея.

На голосование ставится три варианта. 1. Уходить сразу при предъявлении требований разойтись. 2. Стоять, пока не начнутся первые задержания, и после этого уходить. 3. Стоять до конца. Предложения набрали голосов, соответственно, 65:50:20. Поскольку результаты первого и второго предложений были близки, устроили второй тур голосования – итог 75:82.

Итак, людей, настроенных абсолютно мирно, и людей, настроенных с разной степенью решительности, оказывается примерно поровну, из них «экстремистов», готовых идти на крайние меры, около 15% от общего числа. Такая вот социология, не слишком утешительная для моих друзей. Хотя, с другой стороны, как поглядеть. Стакан наполовину пуст - или же наполовину полон?

Дискуссии об этом продолжаются сутки спустя перед высоткой на Баррикадной. «Слили революцию! – кричит некий юноша. – Превратили все в детский праздник. Теперь будете шесть лет сидеть под Путиным». «Нельзя требовать от младенца, чтобы он сразу поднял штангу. Все должно развиваться естественно, своим путем, а пока что это хорошая форма протеста», - возражает ему мой знакомый историк. «Точка невозврата пройдена. Теперь эти люди уже никогда не будут прежними», - говорит третий собеседник. Так или иначе, но, если вынести за скобки проблемы революции, тусовка приятная во всех отношениях. Тем более что полиция ведет себя как будто миролюбиво и обещала не разгонять. Воистину Грушинский фестиваль!

И вот посреди этой идиллии заявляются два полицейских чина и начинают требовать, не утруждая себя особо ссылками на законы, чтобы была прекращена раздача еды. Им вроде как обещают убрать кухню. Впрочем, за окончанием разговора я не слежу, отвлеченный новой встречей. Потом мне говорили, что с ментами вроде как договорились и кухню начали сворачивать.

Я уже забыл об этом инциденте, как вдруг из припаркованного автобуса появляется целый взвод ребят в серой форме, строится в колонну и таким образом марширует через весь сквер в направлении кухни. Затем обратно. Видно, как волокут нескольких человек и тащат бутыли с водой. «Воры! Воры!» - кричат им. Народ кидается вслед за ними. Некоторое время вокруг полицейских автобусов происходит броуновское движение, потом какой-то активист начинает организовывать сцепку, громко повторяя: «Окружайте автозак! Окружайте автозак!»

И вот уже автобус окружен живой цепью, затем вторым кольцом. Подруливает второй автобус – окружают и его. Толпа скандирует: «Cвободу! Свободу!» Полицаи орут в мегафон: «Граждане, освободите проезжую часть!» «Граждане полицейские, освободите задержанных!» - хором отвечает толпа. Кто-то выкрикивает: «Верните наши деньги! Вы украли наши деньги!» И все подхватывают: «Вы украли наши деньги! Вы украли наши деньги!» Потом переходят к концептуальным лозунгам: «Мы здесь власть! Один за всех и все за одного!» Никогда на моей памяти этот лозунг, звучащий фальшиво и напыщенно в «мирных» условиях, не был так в кассу и не выражал так точно общего настроения.

Да, мы все в тот момент были единым целым – фашисты, антифашисты и, главное, множество простых мирных граждан, еще десять минут назад и не предполагавшие, что когда-то в жизни будут драться с полицией. И этот лозунг реализуется, когда омоновцы строятся цепью и начинают оттеснять нас от автобуса. Люди скапливаются перед автобусом, пытаясь помешать ему ехать. Автобус едет прямо на толпу – его пытаются руками(!) отталкивать назад – полицейские выхватывают из толпы отдельных людей, окружающие пытаются их отбивать, вцепляются и в меня, но меня сильно дергают сзади, и я вырываюсь. Автобус выруливает.

Люди бегут перекрывать улицу, полицейские растаскивают, мимо меня проносят Петю Верзилова, народ снова скапливается у автобусов и пытается прорваться к ним, но полицейские вовремя организуют цепь. Появляются новые автобусы, из них выходят серьезные ребята в шлемах и с дубинками. Но люди стоят прямо перед цепью. Страха нет, есть гнев и боевой подъем самозабвения.

Созывают ассамблею, на ней от имени полицейских чинов предлагается компромисс: мы вас не разгоняем, вы не топчете газоны и не «устраиваете лежбища», мы отпускаем всех задержанных кроме тех, кто дрался с полицией и порезал шины автозаку. Ответ единодушен: «Один за всех и все за одного!» Единодушен, но не единогласен: выходит кто-то и произносит речь, что, мол, полиция конечно нарушила закон, но ведь те, кто дрался с полицией и резал шины, тоже нарушили закон. Его освистывают: «Это наши товарищи! Нургалиев разрешил!» Все на боевом взводе и, кажется, в случае атаки реально готовы осуществить мечту моего знакомого другоросса: сцепиться и стоять до последнего.

Наконец появляется Дмитрий Гудков и заявляет: он провел переговоры, полиция обещала никого не винтить. Возбуждение успокаивается медленно, на ночь остается около сотни человек, но ночь проходит относительно спокойно.

А ведь начиналось все так чинно! Грушинский фестиваль, по газонам не ходить, окурки мимо урн не бросать... Мы мирные люди, мы свято блюдем законы и не вступаем в конфликты с полицией. Эти люди, должно быть, сами не представляли, на что они уже готовы внутренне.

Этот эпизод заставил меня мысленно расставить последние точки над i. Да, иногда кажется, что огонь протеста еле тлеет. Но тлеет он на конце бикфордова шнура.

События последних дней не то чтобы посрамили «теорию слива», сторонником которой я до сих пор являюсь, но заставляют внести в нее важные коррективы. Из того, что ситуация с 5-6 декабря не развивалась по восходящей линии, мы сделали вывод, что ситуация не развивается вообще и происходит деградация. Это было неверно. Ситуация, как оказалось, развивалась по диалектической Марксовой спирали: подъем-спад-новый подъем на новом уровне.

Второй недостаток «классической» теории слива, сближавший ее с «теориями заговора», состоит в том, что акторы механистически рассматривались в ней лишь как объекты манипуляций: Оргкомитет - со стороны темных кремлевских сил, массы – со стороны Оргкомитета. И это была правда, но лишь одна сторона правды. И лидерами протеста, и массами – с активной помощью лидеров и их медиа - с 10 декабря овладела великая идея: и рыбку съесть, и... ну вы понимаете. Уже к февралю эта утопия пошла трещинами. Так, в 20-х числах января тысячи пользователей Фейсбука (не активисты, а именно «интернет-хомяки») договорились организовать шествие Калужская площадь - Садовое кольцо - Манежная. Когда же самоназначенные вожди согласовали свой «сливной» маршрут, в Интернете началось жестокое бурление, призывы не обращать внимания на согласованный маршрут и идти первоначально заявленным (призывы оказались платоническими, но важен самый факт подобной реакции со стороны рядовых участников протестов).

Словом, декабрьские лидеры начали стремительно терять кредит. Вожди «слива» обнаружили, что продолжение лоялистской политики несет для них смертельную (в политическом смысле) опасность: им жизненно необходимо оставаться лидерами протестов в глазах как масс, так и правительства, иначе их ждет почетная судьба использованных презервативов. Отсюда попытки радикализации протеста или по крайней мере имитации таковой: фонтан на Пушкинской площади, телефонная будка на Новом Арбате.

Между тем зимние месяцы отнюдь не прошли даром. Протестные настроения распространялись, захватывая все новые слои и новых людей. Помню рассказ, который я услышал на днях: «Я вышел после слов Путина о контрацептивах. Это для меня был плевок в душу. А раньше... что ж. Я включал радио, слышал о Стратегии-31, и это проходило мимо меня». Мы, активисты Триумфальной, сокрушались, что очаги возгорания залиты, что от занимавшегося пожара остался только дым, – не понимая, что это дым от того огня, что стремительно распространяется под землей.

6 мая этот подземный огонь вырвался наружу. По сути конфронтации хотели обе стороны, но то, что конфронтация вылилась в безобразную бойню, – плод сознательной организации со стороны Кремля.

Ниже я привожу собственную реконструкцию событий 6-9 мая, составленную на основании доступных мне сведений (в том числе суждений бывшего сотрудника милиции, который был на Болотной площади в качестве участника митинга и профессиональным взглядом оценил признаки провокации со стороны властей). Размеры статьи не позволяют мне подробно пересказывать факты и называть источники, на основании которых я делаю то или оное предположение, тем более что это свидетельства в основном косвенные, а часть предположений вообще чисто спекулятивна. Я лишь предлагаю некую схему, с помощью которой можно объяснить ход событий, а читатель волен сам решать, насколько она правдоподобна и соответствует известным фактам.

Итак, организаторы митинга изначально готовили некую акцию по образцу Пушкинского фонтана, но только более организованную и широкую – судя по всему, сидячую забастовку с палатками, которую надеялись продержать как минимум до утра инаугурации. В свою очередь, Кремль, зная об этом, решил показательной силовой акцией раз и навсегда поставить жирную точку во всей протестной эпопее. Остатки лоялизма в последний раз сыграли злую шутку с организаторами, когда они согласились на загон (в полицейской терминологии «карман») Болотной площади. Между тем московский ОМОН спешно услали (ибо знали, что он не будет бить москвичей с достодолжной жестокостью), а на его место завезли классово ненавидящих «зажравшуюся» столицу парней из Рязани, экипировав их в отличие от прошлых митингов по форме №4, то есть по высшей категории (для профессионала это явное свидетельство, что ОМОН готовят не сдерживать толпу, а нападать на нее). Провокация начиналась уже с недостаточного количества рамочек металлоискателей и прочих последовательных действий полиции и городских властей, направленных на создание максимальной давки. Затем перерубили кабель трансляции, задержали лидеров и т.д. Остальное хорошо известно.

Однако «кровавое воскресенье» вызвало эффект, совершенно обратный тому, какой предполагали его организаторы в Кремле и на Старой площади. На следующий день мы стали свидетелями показательного факта: люди готовы были выражать свой протест постоянно, их забирали в отделение – они выходили из него и снова шли туда, где собирались «белые ленточки». Непрерывная акция началась после того, как Скиф закинул в Фейсбук идею собраться у Администрации президента. Собрались там - прошла рутинная «зачистка» - переместились к памятнику героям Плевны – вновь зачистка – тусовка продолжается, подъезжают Навальный и Удальцов.

Между тем уже поздний вечер, те, кому положено принимать в таких случаях политические решения, пьют на своих инаугурационных банкетах и разъезжаются спать по домам, а полицейские начальники, на которых оставлено дело поддержания порядка в столице, не смеют без их приказа и санкции предпринимать что-либо серьезное. В результате они сначала посылают к памятнику поливалку, а когда это не действует, просто требуют разойтись. Навальный выдвигает (или по крайней мере озвучивает) идею: мы просто гуляем, выгоняют отсюда – идем в другое место, площадей в Москве хватит.

Протестующие идут на Чистые пруды, выгоняют оттуда – идут обратно. Полицейские начальники не знают что делать: формальных нарушений нет, а начать массовые задержания без формальных нарушений – на то нужен приказ от людей, которые теперь все изволят кто пить, кто почивать. В результате протестующие встречают рассвет на Китай-городе. Вслед за тем на Старую площадь съезжаются наконец ответственные товарищи, которые и отдают приказ о разгоне. В 11 часов происходит очередное винтилово.

Протест перемещается на Чистые пруды. Прогоняют оттуда – протест идет на Пушкинскую площадь – ответственные товарищи отдают приказ винтить всех – площадь оцепляют, блокируют и забирают всех, кто там был, и даже тех, кто был в окрестностях и имел при том хоть сколько-нибудь интеллигентный вид. Однако и это не помогает. Полиция словно бьет кулаками по воде. После еще нескольких безнадежных попыток решено наконец оставить все как есть, посмотреть, как будут дальше развиваться события, и либо дождаться, когда протест потухнет сам собой, либо придумать что-нибудь в зависимости от обстоятельств.

Теперь несколько наблюдений за участниками протеста. Отрадно, что в большинстве своем это люди свежие, лишь недавно примкнувшие к движению. Участники декабрьских протестов считают себя среди них ветеранами. Они не боятся власти, ненавидят и презирают ее, хотя, с другой стороны, еще не готовы к активному революционному противостоянию с ней. Степень радикальности примерна такова, какая была на Триумфальной площади вечером 6 декабря. Однако отсутствие протестного и политического опыта, конечно, сказывается. Вот история, которая мне кажется показательной для характеристики типичных слабых мест этих «новобранцев» революции.

Я был в Останкинском ОВД с двумя десятками человек, забранных на Пушкинской площади. Их окружили со всех сторон, блокировали и повинтили, хотя они не делали абсолютно ничего противозаконного: не скандировали, не имели никаких лозунгов и плакатов, многие не имели даже белых ленточек – они «просто стояли у памятника», что пока что никем не запрещено. В рапортах и протоколах между тем было написано, что они участвовали в несанкционированном митинге, кричали лозунги «долой Путина!» и «долой власть!», на многочисленные предупреждения и предложения разойтись не реагировали.

Единственное, что во всем этом привлекло мое внимание, – это потрясающее изобретение полицейского ума: лозунг «долой власть». Но остальные активно возмущались столь очевидным и издевательским беззаконием – из чего видно, что они ожидали почему-то, что «власть» будет обращаться с ними строго в рамках закона (помнится, не «хомяк» какой-нибудь, а сам Янкаускас в отчаянии кричал на Китай-городе омоновцам: «Ну дайте же нам спокойно протестовать!»).

Я попытался тогда напомнить некоторые обстоятельства и произнес примерно такую речь: «А чего вы хотели? Вы же сами постоянно твердите, что имеете дело с жуликами и ворами, а теперь возмущаетесь, что жулики ведут себя с вами как жулики, а не как честные люди. Какие законы, вы о чем? Мы имеем дело с жуликами и ворами в состоянии самозащиты. Мы хотим их свергнуть, отнять у них награбленное, а их самих посадить – они защищаются. Здесь не действуют никакие законы кроме законов войны, и думать надо не о юридических формальностях, а о логике действий противника. В правовом поле борются со своими противниками только демократические правительства. Но ведь вы знаете, что Путин не Обама и не Саркози, и именно поэтому-то мы против него и выступаем!»

Показательно, что моего очень интеллигентного, профессорского вида собеседника резануло своим революционным звучанием слово «свергнуть». «Мы не хотим свергать правительство», - возразил он. «Помилуйте, а чего же еще мы требуем?» - «Свергают законные правительства, а они незаконны». Иными словами, люди не задумываются не только над логикой действий противника, но и над логикой собственных действий. Ибо объективно эта логика есть логика революции, а революции они привыкли бояться. И многим еще предстоит перешагнуть психологический порог, чтобы осознать: то, что они делают, есть не что иное, как Революция.

В Химки я вчера поехал почти случайно, с целью поглядеть на серию одиночных пикетов, которые устраивала Чирикова. Участвовать в пикетах я никоим образом не собирался, потому что могли повинтить, а у меня на четврег были многоразличные планы, и перспектива выпасть на несколько часов из оборота с этими планами никак не согласовывалась.

В общем - я поставил своей целью держаться от пикетов на расстоянии, вести себя осторожно и ни в коем случае не дать повода свинтить себя.

В результате - я оказался ЕДИНСТВЕННЫМ повинченным на этих пикетах.

История вышла такая.

Был у меня замечательный значок, с крупной надписью «Х..й тебе, Володя!» (единственное полезное, что я вынес с какого-то дурацкого митинга «за честные выборы»). Поскольку написание букв «Х» и «Й» с многоточием между ними ни законом, ни правилами общественной нравственности не воспрещено, я пару месяцев гордо ходил с этим значком на груди, ввергая в зависть всех знакомых. С ним же я поехал и на пикеты.

Пикеты проходили на «Аллее Героев». Это, собственно, бульвар недалеко от леса, где расположена стела, Вечный огонь и бюсты героев войны. Вдоль аллеи несколько наших ребят встали с плакатами: "Техника Vinci не пройдет через Химкинский лес!" (иллюстрация: танк, остановившийся перед проволочным заграждением); Ротенберг, уходи, Путин проиграл!", "Vinci, вон из Химлеса!", "Vinci, строй у себя, а у нас не надо" (это по-моему напрасно: прекрасная Франция-то чем виновата?).

Сначала вроде было все спокойно. Бегал с камерой какой-то оперативник из центра «Э», крутились менты, но без особых последствий. Подошел к Чириковой полицейский старлей и заявил, что-де правила одиночных пикетов предполагают, что пикетчики не должны видеть друг друга. Чирикова сначала пообещала ему развернуть пикетчиков в разные стороны, чтобы они значит друг друга не видели, а потом развела их подальше – полиция успокоилась.

Журналистов туча, все облепили Чирикову… И тут появляются ОНИ. Они – это два или три крепеньких пенсионера, которые принимаются Чирикову громогласно обличать. Особенно старался один, как кажется тот самый, у которого Александр Подрабинек взял интервью для «Радио Франс Интернасьональ» и который представился ему как Вадим Борисович, бывший заместитель главного архитектора завода «Энергомаш». Чирикова долго и подробно отвечала на его обличения, но что же можно сказать, когда на рассказ об 11 альтернативных проектах дороги следует возражение: рассуждения ваши дилетантские, а существующий проект критике не подлежит, потому что он ПРИНЯТ ЭКСПЕРТАМИ. Наконец при сакраментальной тираде о поддержке Макфолла влезаю я:
«Путин рубит Химкинский лес, а Макфолл поддерживает его защитников – так кто же из них получается патриот России? Макфолл!»

Старичок переключился на меня, и благодарная Чирикова немедленно улизнула, сдав мне старичка на руки со всеми потрохами. Пошло нудное и бессмысленное выяснение вопросов об источниках существования Чириковой, 100 тысячах долларах, которые американцы ей платят за ее подрывную деятельность (что старичок точно знает из достоверного источника под названием «интернет») и т.п. И вот, в самом разгаре дискуссии, старичок вдруг вцепляется в мой замечательный значок по поводу «Володи» и срывает его! Не помню уже, что он при этом выкрикивал – сначала что-то не особенно членораздельное, но потом набрел на мысль, что ходить с таким значком по Аллее Героев есть святотатство, кощунство и ОСКОРБЛЕНИЕ ПАМЯТИ ГЕРОЕВ, которые пали за то, чтобы я… и т.д. Я, когда прошел первый шок, полез отнимать значок, хватая старичка за руку и за грудки – и тут-то появляется господин полицейский и хватает за шкирку самого меня. Старичок же продолжает ходить с моим значком и демонстрирует его собравшимся журналистам: «вы только посмотрите, какой ужас!». Крутившийся же тут же эстаповский оператор громогласно сообщает, что я ударил старичка по лицу, и уговаривает старичка написать заявление.


После этого нас обоих сажают в машину (т.е. меня сажают, а старичок сам садится) и везут в отдел. По дороге несколько успокоившийся старичок принимается раскрывать мне глаза: «я вижу, что вы нормальный человек, но Чирикова вас обманывает и использует! Она за это получает американские деньги, а вам ничего не дает!». Я был не в том состоянии, чтобы вести просветительские дискуссии, и коротко ответил: «Мне ваше мнение совершенно не интересно». На что старичок: «Так значит, вам не интересно МНЕНИЕ ХИМЧАН?»

Какая же, думаю, прелесть. Сначала он говорит не иначе как от имени ПАВШИХ ГЕРОЕВ, потом от имени ХИМЧАН – и явно даже не понимает, что это демагогический прием, для него это естественно. Менталитет-с. «Говорите только за себя, в единственном числе» - резко отвечаю я.

В отделе эшный оператор начал рассказывать, что я ударил старичка по лицу: «ну он ведь вас ударил, да?» Старичок помялся-помялся да и подтвердил «ну в общем… в общем да. Ударил». Довольный эшник куда-то исчез, а старичок вдруг заявил, что писать на меня заявление не будет (в тоне: так и быть, пожалею). Этот тон мне совсем не понравился, и я (к несказанному удивлению мента, видевшего во мне хулигана, а в старичке - жертву) сел писать заявление на старичка. На середине заявления впрочем махнул рукой и говорю менту: «если отдаете сейчас значок – ничего не буду писать, и расходимся». Мент: «Если вы попросите у него извинения – да». «Что-о, мне же еще и извинения просить? Нет, пишу заявление». Старичок подумал и тоже решил: «Ну, я напишу на него заявление, что он с хулиганским значком ходил». На том и договорились. Заявление я написал, после чего меня выпустили с богом; старичок же остался писать на меня. Значок, гады, не отдали, будет говорят вещественное доказательство. Впрочем, когда участковый уже меня отпустил, менты несколько минут не хотели открывать мне дверь, ссылаясь на какое-то распоряжение начальника отделения. Кажется, у них (т.е. у начальника с эшником) поначалу были на меня планы? Да уж, конечно, новость "защитник химкинского леса избил пенсионера-химчанина", выглядела бы казисто - увы, не срослось. Впрочем, думаю, еще не все потеряно - кто его знает, какую работу проводили со старичком, когда я покинул отделение?

Выйдя, я застал у дверей отдела подтянувшихся участников пикета в полном составе, с Чириковой и журналистами.

И вот возникает вопрос: что это было?

Чирикова и вообще химкинцы уверены, что старичок был элементарным провокатором, этаким престарелым нашистом; но мне, так не показалось. У меня сложилось впечатление, что старичок верил во все, что говорил, и действовал безо всякой задней мысли, его же использовали втемную, в том числе эшник, который попытался разыграть ситуацию по своему сценарию. Разумеется, старичок пришел сюда не сам по себе, разумеется, за всем этим стоят какие-то большие и, видимо, уважаемые старичком люди, объяснившие ему, что к чему в деле химкинского леса, какую подрывную провокацию готовит в его родных Химках агент госдепа Чирикова и что он, старик, должен дать вражеской провокации достойный отпор и разоблачить ее перед всем прогрессивным человечеством – люди эти, разумеется, отлично знают, что честный и убежденный дурак может затроллить куда эффективнее, чем сознательный провокатор. В поведении же самого старичка я не вижу ничего, кроме родовых черт подзабытого уже совка - с его почитанием власти и авторитета, нетерпимостью ко всему, выходящему за узкие рамки привычного и понятного, наконец, склонностью растворять свое не слишком очерченное «я» в авторитетном «мы», от имени которого и вещать… Но я уже чувствую, что вступаю на каноническую территорию Л.С.Рубинштейна, который собаку съел на эссе про совковую психологию - а потому замолкаю, не желая отбивать у него хлеб.


Мое задержание. Фото Александра Подрабинека, RFI

В газетенке, именуемой «Комсомольская правда», некая Ульяна Скойбеда опубликовала статейку под горестным названием: «Трясущиеся подрабинеки стали силой, а государственники – нерукопожатными» (пояснение автора: «подрабинеки - нарицательное название либералов, радикальных правозащитников»). Сам Александр Подрабинек, чью фамилию г-жа Скойбеда столь остроумно превратила в имя нарицательное, отреагировал на ее поток сознания брезгливым пожиманием плечами: мол, что сказать-то хотела, болезная? И посоветовал г-же Скойбеде сократить свою фамилию до второй части. Однако, не пожелав вникать в эту навозную кучу, Подрабинек потерял много, проглядев воистину жемчужные зерна.

Ибо классики современной историографии Марк Блок и Люсьен Февр учили нас, что самое главное в документе – не то, что автор хочет сказать, а то, где он ненамеренно ПРОГОВАРИВАЕТСЯ. Чем и обнаруживает ту неуловимую субстанцию, которую эти же историки наименовали «менталитетом».

Так вот, бесценные для исследователя проговорки мадам Скойбеды выглядят следующим образом:

«Как-то так получилось, что последние четыре года нам объясняли: гражданское общество (собравшиеся в Интернете горлопаны) может давить на власть, это диалог... И срасталось с подрабинеками, и училось неповиновению власти в сообществах типа «Синие ведерки»: потому что неуважение к чиновникам равно неповиновению власти».

Здравствуй, XIX, а скорее даже XVIII век! Привет вам, времена «Ревизора» и «Истории одного города», герценовских «Былого и дум» и кюстиновской «России в 1839 году», – я узнаю вас! Указ 1763 года «О неболтании лишнего» ( «Воля Наша есть, чтоб все и каждый из Наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких предерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния [...] являются такие развращенных нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но, как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных») - указ этот был издан вчера... или, может быть, только готовится?

Идеал, который транслирует Скойбеда, кристально ясен. Общество делится на благопопечительное Правительство и верноподданных, на тех, кому поручено обустраивать судьбы, и тех, кто должен покорно принимать решения первых, не забывая восклицать «ура!». Всякая критика действий Правительства есть преступление против государственного – поднимай выше, космического – Порядка. То же самое относится и до всякой критики чиновников чином выше коллежского асессора, которые суть не простые смертные, но особо назначенные Государем доверенные слуги его.

Кажется, что может быть дальше от современного постмодернового социума, чем этот иерархический, кастовый, авторитарный, феодально-абсолютистский идеал общественного устройства, который был выработан во времена европейского «старого порядка» и уже в эпоху первых паровозов считался устаревшим и «реакционным»? А поди ж ты – именно на этих ментальных установках базируется то, что ОНИ гордо называют «государственнической идеологией».

Безумная история Pussy Riot прекрасно укладывается в эту канву. Авторитарно-иерархические «ценности» в политике, именуемые у них «государственничеством», естественным образом дополняются таковыми же в идеологической сфере, то есть клерикализмом, именуемым «духовностью». Путинское самодержавие, гундяевское православие и нижнетагильско-поклонная народность – вот триада, на которой собирается воздвигнуть свое царство клика, вообразившая себя «новым дворянством».

К счастью, мы все-таки живем в эпоху постмодерна. Потому царь-батюшка, вместо того чтобы осуществлять власть по праву Божественного помазания, вынужден регулярно подтверждать свою легитимность с помощью фальсифицированных «выборов». Потому патриарх в церковных же кругах именуется не иначе как «Табачным», а в патриаршем храме функционируют автомойки, залы для фуршетов и разные прочие коммунальные услуги – говорят, даже химчистка. Потому, наконец, ликующих верноподданных свозят на автобусах посредством угроз и умеренной платы. Постмодернистское самодержавие, постмодернистское православие, постмодернистскую народность естественным образом дополняет постмодернистская революция с постмодернистскими Дантонами на телефонных будках. Но во всяком случае «государственники» действительно стали нерукопожатными, а «подрабинеки» действительно из маргиналов переместились в мейнстрим - и это свидетельствует о нравственном оздоровлении общества. Будем же надеяться, что рано или поздно постмодернистское «новое дворянство» все-таки отправится на постмодернистскую гильотину.

Наконец нашел время - посмотрел пресловутую «Анатомию протеста».

Не вдаваясь в фактическую сторону и вопрос о том, что конкретно и как было передернуто и сфальсифицировано в этом шедевре, равно как и в разные забавные подробности (например, выступление в качестве главного «эксперта» широко известного своим умом молодогвардейца Вовы Бурматова), отмечу только принципиальное противоречие концепции, на которое теперь буду указывать всем, кто далек от протеста, но искренне хочет разобраться в происходящем.

Что-таки перед нами – имитация протеста на американские деньги или реальное массовое антиправительственное движение (конструктивное или деструктивное – для данного случая неважно)?

Кто-таки был на всех этих митингах – случайная массовка, нанятая по 500 рублей за рыло, или опасные экстремисты, готовые идти и свергать законную власть?

Вопросы, вопросы...

Если массовка, то из-за чего, собственно, сыр-бор? Путин настолько слаб и беспомощен, что его может свергнуть наемная массовка? Видимо, да, потому что оказывается, что власть со всеми своими спецслужбами и правоохранительными органами не в силах даже провести расследования - кто, как, на какие деньги организует массовку, так что этим приходится заниматься героическим журналистам НТВ, в то время как наивные власти приглашают запродавшихся Госдепу организаторов массовки в Думу и на чай к президенту!

Если же перед нами реальное и серьезное движение, представляющее опасность для «легитимной» власти, то извольте объяснить, кто все-таки эти люди? Чего они хотят? Дайте нам хоть что-то напоминающее реальную «анатомию протеста» вместо кадров отсчитываемых денег!

Если Немцов и Навальный мечтают исключительно о кровавых провокациях – зачем же они маниакально согласовывали митинги? Если митинги платной массовки представляют собой смертельную угрозу стабильности и государственному строю – зачем же власти шли на их согласование, пригрозите массовке дубинкой – и дело с концом, кто же пойдет под дубинки за 500 рублей?

И почему, наконец, почему организаторы платных провокаций на деньги Госдепа не в тюрьме и не под следствием, а в комиссии при президенте? Неужели потому, что Медведев ничего не знал о криминальной сущности их деятельности, пока НТВ не раскрыло ему глаза?

Все это очень естественные и разумные вопросы, но увы, фильм рассчитан на людей не с историческим, социологическим и вообще рациональным, а с мифологическим сознанием. В рамках этого сознания Госдеп играет ту же роль, что в сознании первобытном – колдуны соседнего племени, а деньги выступают в качестве зловещей магической силы. Не зря же само понятие «сакральной жертвы» апеллирует к этим древнейшим пластам сознания, напоминая то ли о языческих ритуалах, то ли о зловещих шабашах сатанистов. Почему я и мои приятели выходили 5 марта на Лубянскую площадь? Странный вопрос. А почему ведьмы вызывали бури? Почему евреи вызвали чуму, прыская своими снадобьями в колодцы? Почему, наконец, вредители подсыпали гвозди в масло на советских фабриках? Анатомия протеста заключается в том, что есть люди, души которых одержимы Дьяволом. Мир погряз во грехе, Дьявол через Немцова, Навального и прочих аггелов своих манипулирует безмозглыми толпами, и только усилия Светлого Мага Путина спасают нас пока что от низвержения во тьму кромешную. Да кто бы и сомневался.