Поскольку Поэль Карп ответил на мой ответ ему, то уж, видимо, судьба мне писать ответ на ответ.

Для затравки краткое личное объяснение. Вопреки жалобам Поэля Мееровича, я нигде не давал понять, что якобы сомневаюсь в его уме - я действительно в нем нисколько не сомневаюсь. Как и в честности оппонента. И потому, в отличие от г-на Карпа, я не кидался намеками на некие силы, которым мой оппонент, «видимо, ненамеренно – подыгрывает». Хотя мог бы. Потому что объективно – да, подыгрывает. А подыгрывает, мне кажется, потому, что с юности привык играть в игры, задаваемые властью, по установленным властью правилам.

В этом смысле показательно, что, говоря о брежневских временах, мой оппонент допускает на первый взгляд странный анахронизм. Он уверяет, что «картина безоговорочной поддержки» партии и правительства создавалась тогда «целой системой карательных мер, увенчивавшейся ГУЛАГОМ и расстрелами». Это неожиданно для человека, жившего в ту эпоху, причем сознательной жизнью. Никаких расстрелов при Брежневе, как известно, не было, «черные воронки» не разъезжали по ночным улицам, ГУЛАГ в классическом виде был расформирован еще при Хрущеве, психушки и мордовские лагеря были, но использовались на крайний случай, а «картина безоговорочной поддержки» создавалась не столько ими, сколько простейшими бытовыми угрозами: лишить премии, 13-й зарплаты, подвести под сокращение, лишить возможности печататься, лишить заказов на переводы... и вообще «как бы чего не вышло». И выдрессированное годами террора поколение по команде послушно поднимало руки на всех собраниях – за осуждение Сахарова и Солженицына, за одобрение «интернациональной помощи» Чехословакии и Афганистану - не забывая при этом строить фиги в карманах.Только на кухнях предавались безоглядной фронде, рассказывая антисоветские анекдоты и слушая Галича, певшего:

И все так же, не проще,
Век наш пробует нас -
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
В тот назначенный час ?!

На этом, собственно, и держался брежневский режим – на рефлексивной готовности большинства подчиняться «правилам игры» даже тогда, когда их нарушение не грозило никакой явной, очевидной опасностью. И потому осмелюсь заявить, что не только чекистам, и даже, в тот исторический момент, не столько чекистам, а именно вот этому дрессированному большинству мы были обязаны атмосферой, в которой подпись под каким-нибудь открытым письмом была актом незаурядного мужества, а выход на демонстрацию – уделом героев. И я подозреваю, что для некоторых людей того поколения признать этот факт достаточно мучительно - гораздо проще считать, что на тех позорных собраниях голосовали "за" под страхом ГУЛАГа и расстрела.

Я не могу и не хочу осуждать поколение моих родителей, тем более что не знаю, как сам бы вел себя в подобной ситуации. Но я могу осуждать – и осуждаю – тех, кто сделал себе из «фиги в кармане» знамя и идеологию, восхищаясь собственным умом, практичностью, знанием жизни и умением жить и свысока трактуя тех, кто своими «безумными выходками» лишь зря навлекает репрессии власти и на себя, и на них, таких умных-благоразумных.

Именно рудименты идеологии «фиги в кармане» я вижу у уважаемого П. Карпа. Именно они, в частности, заставляют его смешивать призывы к активному, но притом мирному протесту в день выборов с намерением поднять чуть ли не вооруженное восстание. Действительно, гораздо проще объяснить, почему недопустимо пытаться учинить восстание и государственный переворот, чем почему недопустимы призывы выйти на площадь и громко и внятно во всеуслышание заявить о своем непризнании мошеннических «выборов» и власти, которая из организует. Здесь опять же – чувствуется инстинктивный страх перед всякой открытой конфронтацией с властью, выходящей за рамки заданных самой властью «правил игры». Поэтому разрешенную властью (ввиду совершенной бессмысленности) тайную порчу бюллетеней П. Карп именует «мирным давлением на власть», а попытку реального, открытого и публичного давления на власть – «псевдореволюционной провокацией».

Кстати, об этимологии слова «провокация». Латинское provocatio имеет два значения: 1) «вызов» и 2) «обращение, апелляция к народу» (на смертный приговор, вынесенный магистратом). Provocare, среди прочего, означает «пробуждать»; provocator – человек, бросающий вызов. В этом смысле Поэль Карп прав, акции на Триумфальной площади, и вообще всякие АПД (акции прямого действия) – провокации в обоих латинских смыслах, как вызов власти и как призыв, апелляция к обществу, попытка его пробудить. И в этом смысле всякая революции начинается с «провокаций». Разве не «провокатором» был Ельцин, когда залез на танк перед жидкой толпой и прочитал свой указ? Разве не «провокацией» была высадка в Сицилии тысячи волонтеров Гарибальди, приведшая к объединению Италии? И разве не была она подготовлена множеством неудавшихся и трагически окончившихся «провокаций» (как, например, высадка Пизакане), участники которых, тем не менее, навечно вошли в пантеон итальянской славы? Не «провокацией» ли была организация группой словацких диссидентов шествия со свечами в Братиславе, которое послужило началом «бархатной революции»? А разве не «провокатором» был Камилль Демулен, когда он сорвал и нацепил на шляпу лист каштана в Пале-Рояле, еще не зная, что это приведет ко взятию Бастилии, а не к его собственному водворению в эту самую Бастилию? И наконец – разве не «провокаторами» были советские диссиденты, выходившие на площади при молчании или даже прямой враждебности общества?

Увы, в рассуждениях Поэля Карпа мне видится очень распространенный признак совкового (именно совкового!) менталитета. Совковый обыватель активно не любит «провокаторов», которые напоминают ему о необходимости выбора и поступка. Сам он всегда готов на подвиги гражданского мужества, но... только если он на 100% уверен в успехе. Одна знакомая долго жаловалась мне, как же достал ее путинский режим. Я пригласил ее на Триумфальную. Ответ был таков: «Ну выйду я, ну запихают меня в этот воронок, и что изменится? А у меня семья, сын... Вот если все выйдут – тогда и я выйду, а иначе это бессмысленно». Попытки объяснить, что несколько миллионов (ну пусть даже несколько десятков тысяч) москвичей рассуждают точно так же и именно поэтому на площади никого нет, никакого действия не возымели.

А между тем миллионы протестующих, к которым можно было бы безопасно примкнуть, не материализуются ни с того ни с сего. Миллионы образуются, когда каждый, кто счел для себя недопустимым терпеть путинскую власть, выйдет на площадь, не глядя, поступают ли так же окружающие. «Делай что должен, и пусть будет что будет» - когда это скажет себе каждый, судьба страны действительно окажется в наших руках.

Выйти на площадь. Вырваться за флажки. Открыто нарушить правила игры, диктуемые системой. Только это остается в наше время человеку, пытающемуся быть свободным гражданином во вновь ставшей несвободной стране.