Несмотря на строительный бум, в Москве остается много дыр и пустот. А любое незаполненное пространство, как известно, идеальное место для приложения творческого усилия. Для Ксении Перетрухиной и Ирины Саминской, кураторов видеофестиваля "Пусто", проходившего с 22 по 24 августа, московские пустыри стали своего рода белым листом бумаги, который они попытались заполнить творчеством современных художников, работающих в жанре видеоарта. По-научному это называется public art (искусство в городской среде). Впрочем, тем, на кого была рассчитана акция, знать это было не обязательно. Организаторы, по их собственным словам, ориентировались на случайного прохожего, на неподготовленного горожанина, забредшего на пустырь около Третьяковки. Видеоролики, созданные современными художниками, проецировались на голую стену одного из зданий музея.

По словам кураторов, мероприятие носило в основном просветительский характер. Организаторы хотели показать городу, что есть такая вещь, как contemporary art, и она не такая страшная, как ее малюют. Как образно выразился один из них, Денис Билунов, современное искусство решило повернуться к городу "лицом, а не задницей". В общественном сознании современное искусство, несмотря на все многообразие его жанров и форм, оно до сих пор ассоциируется исключительно со скандалом и шоком. И художники поколения начала 90-х сделали немало для того, чтобы создать себе такой имидж: "человек-собака" Олег Кулик и "богоборец" Авдей Тер-Оганьян вконец запугали консервативное общество. Новое же поколение, отказавшись от установки на скандал, пытается изжить наследственный аутизм и вступить в доброжелательный контакт с окружающим социумом. В этом своем стремлении они идут почти на любые уступки. Так, организаторы нынешнего видеофестиваля установили жесткую самоцензуру, исключив из показов любые моменты, которые можно было бы счесть за порнографию. И это без всякого прямого указания сверху, по собственной воле. По их мнению, на фестивале все должно было быть понятным, смешным и необязательно новым.

В принципе, сделать современное искусство достоянием широкой публики, объяснить его неискушенному зрителю, вписать его, подобно фонтанам и парковым скульптурам, в городскую среду - это идея, заслуживающая всяческой поддержки. Другой вопрос, что в данном случае это происходило за счет качества самих произведений. Стремясь быть понятыми, многие художники невольно сами занижали планку. На пустыре в Лаврушинском переулке видеоарт превращался то в клоунаду, то в рекламу, то в дизайн, что, возможно, и делало его доступнее незнакомому прохожему, но статус фестиваля в целом от этого явно страдал. Многое из увиденного на видеопустыре было слишком смешно, слишком понятно и слишком не ново.

Объясняется это, к сожалению, не только желанием понравиться. Современное искусство в России находится в весьма печальном состоянии. Деньги в него практически никто не вкладывает. Когда-то был Сорос, создавший свою Школу современного искусства и мечтавший передать все свои начинания в руки государства. Но государство эстафету не приняло. Теперь, когда Сорос ушел, место пустует: в России современному искусству бесплатно никто не учит, а значит, настоящие мастерство и талант встречаются все реже и реже. У самых молодых нет уже ни навыка последователей, ни дерзости первооткрывателей.

Вот так и пробивается это ослабленное поколение к умам общественности, опираясь в основном на частную инициативу любителей прекрасного. От московской власти, собственные вкусы которой дальше Церетели и Шилова не распространяются, особой поддержки организаторам фестиваля добиться не удалось. Разрешить разрешили, но с тысячей оговорок и ограничений, после нескольких месяцев регулярных напоминаний и просьб. Инерция власти связана не только со страхом перед современным искусством. Здесь присутствует явное непонимание, незнание законов жанра. Особенно ярко это проявляется в случае художественной провокации, которой государство и особенно церковь регулярно поддаются. Неискушенным церковникам и секулярным властям крайне трудно понять, что разрубание икон топором происходит в совсем другой реальности. Поэтому, кстати, начать внедрение искусства в жизнь организаторы нынешнего фестиваля решили с видеоарта, художественную природу которого понять гораздо легче, чем условность перформанса.

Все усилия, все эти попытки быть понятыми, и на этот раз не увенчались почти никаким заметным успехом. Фестиваль хотя и вышел из выставочных залов и галерей в городскую среду, все равно остался тусовочным. На Лаврушинском собралась все та же московская арт-публика: сами художники, журналисты и критики. Набережная около Третьяковки – место и вправду пустынное, и случайных прохожих на нем очень мало. А улица, по которой проезжают автомобили, имеет одностороннее движение. Искусство остается справа и сзади: в месте минимального обзора.

Короче, город фестиваля не заметил. Москва, как всегда, оказалась слишком консервативной и ленивой. Когда фестиваль public art проходил в Нефтекамске, это вызвало энтузиазм не только власти, но и публики. Для молодого города современное искусство стало попыткой самоидентификации, опытом создания своей художественной истории. Впрочем, contemporary art востребовано не только в таких городах, как Нефтекамск. Произведения современного public art стали органичной частью городской среды Нью-Йорка, Берлина, Парижа и Венеции. Москве кажется, что ей все это не нужно. Москву поглощает пустота.