"Князь Талейран умер. Интересно, для чего это ему понадобилось?" Так откликнулся некий парижский остроумец на сообщение о смерти знаменитого дипломата и интригана. Когда на прошлой неделе стало известно, что российское государственное телевидение собирается показать полузапрещенный у нас фильм Анджея Вайды "Катынь", некоторые либералы почуяли подвох. От анонсированного обсуждения картины с участием таких державных авторитетов, как Никита Михалков, ожидали "разоблачения" спорного сеанса. Однако ничего подобного не случилось. Высокопоставленные эксперты были более или менее единодушны в высокой оценке "Катыни", а главное, не стали оспаривать историческую достоверность фильма.

И это неудивительно. Наверняка решение о демонстрации картины принималось в высоких кабинетах, и осудить ее как русофобскую фальшивку значило бы подвергнуть сомнению мудрость политического руководства. А ради пятиминутки патриотической ненависти не стоило и фильм показывать - достаточно было просто выпустить на экран того же Михалкова и каких-нибудь близких ему по духу товарищей, позволив им говорить что в голову взбредет.

Но совсем удержаться от "разоблачения" никак нельзя. Зрителям, только что испытавшим потрясение от "Катыни", пришлось услышать завуалированные намеки на то, что сталинское истребление поляков было своего рода возмездием - и за высокую смертность советских пленных в войне 1920 года, и за нехорошее поведение Польши, получившей кусочек чехословацкой территории в 1938-м. Никита Михалков с сожалением проронил, что его друг Анджей сделал "обиженный" фильм. И впрямь, куда польскому мастеру до нашего Никиты Сергеевича, чей киногерой не обиделся на товарища Сталина даже за собственную казнь!

Виталий Третьяков, всегда готовый на бой за честь России, заметил, что Вайда обличает в первую очередь не Россию и не русских, а сталинизм. Но тут же с присущей ему проницательностью (и с видимым неодобрением) добавил, что сталинизм в фильме прямо ассоциируется с Советским Союзом. Надо полагать, в сознании г-на Третьякова сталинизм ассоциируется с какой-то другой страной.

Впрочем, эти глубокомысленные соображения Виталий Товиевич изложил не в ходе телевизионного обсуждения, а в своем блоге. Нашел возможность более подробно высказаться о проблеме Катыни и другой участник дискуссии - директор Института всеобщей истории РАН академик Александр Чубарьян. Интервьюер спрашивает чиновного историка: должна ли Россия извиниться за катынское преступление? И получает следующий ответ:

"...ответственность за то, что происходило в XX веке, - уже более сложная материя... Это еще и вопрос внутреннего устройства государства. Если бы современная Россия строилась на тех же основах, что и СССР, тогда, может, и можно было бы говорить об извинениях. Но у нас сейчас совсем другая страна, что особенно заметно для людей моего поколения… В самой Катыни захоронено больше 4 тысяч поляков. Но там же покоится и более 8 тысяч расстрелянных советских граждан. Да, Катынь - это трагедия польского народа. Но не только. Это трагедия всех, кто пострадал от сталинизма".

Выглядит все вроде бы гладко. Действительно, кто станет спорить с тем, что сталинский режим уничтожал своих еще более ретиво, чем чужих. Однако логика такой апологии весьма сомнительна. Г-ну Чубарьяну, и не только ему, хорошо известно, что лидеры послевоенной Германии не раз приносили извинения за преступления гитлеризма. Но разве ФРГ строилась на тех же основах, что и Третий рейх? Вилли Брандт, возглавлявший правительство страны в 1969-1974 годах, в молодости боролся с нацизмом, находясь в эмиграции. Но, ступив на землю варшавского гетто, он не стал говорить, что нынешняя Германия совсем не похожа на гитлеровскую и что он не Гитлер и не Гиммлер, чтобы извиняться за Холокост, а опустился на колени в знак покаяния. Глава правительства России, чья молодость связана со службой в том самом ведомстве, которое расстреливало поляков в Катыни, ведет себя иначе.

А г-н Чубарьян, видимо, считает, что за Катынь если кто и должен был каяться, так разве что Сталин и его подручные (интересно, как он это себе представляет?), а на нет и суда нет. И получается печальная диалектика: страна у нас другая, чем при Сталине, а в чем-то важном та же самая.