Сергей Аксенов назвал Андрея Колесникова «и ему подобных» социальными расистами. Слово «расизм», первоначально означавшее негативное отношение к представителям иной расы, давно обросло новыми значениями. Сначала его распространили на негативное отношение к любой группе, выделенной по принципу наличия некоторых врожденных антропологических черт. Потом его стали употреблять и тогда, когда речь идет о чертах, не обязательно связанных с врожденными антропологическими особенностями.

Особенностью расистского сознания является то, что инакие воспринимаются, во-первых, как неполноценные, во-вторых, как вредные. Как носители некоей угрозы. По этому признаку наряду с «антропологическим расизмом» можно выделить «культурный расизм» (чужие – носители более примитивных культурных кодов, разрушающих наши культурные коды). В такой же степени правомерно говорить и о «социальном расизме».

Презрение, неприязнь и прямая враждебность значительной части нашего нового среднего класса самостоятельных и успешных к «тупому совковому быдлу», бюджетозависимым социальным иждивенцам, анчоусам, люмпенам, лохам и лузерам широко известна. Такие глашатаи данной социальной группы, как Юлия Латынина, артикулируют все это совершенно открыто, без ложного стеснения. Это вполне можно назвать социальным расизмом. И тут с Сергеем Аксеновым не поспоришь. Но у меня возникло к нему несколько вопросов.

Сам Сергей Аксенов свободен от каких бы то ни было расистских предрассудков. Слово «расизм» он употребляет с явной негативной смысловой нагрузкой. Но если я его правильно понял, упрек в социальном расизме, обращенный к Андрею Колесникову «и ему подобным», для него не главный. Аксенов пишет, как он «погасил эмоции, вызванные неприкрытым социальным расизмом г-на Колесникова». Видимо, для того, чтобы сказать о чем-то более для него важном. А более важно для него отсутствие смелости и решимости противостоять власти.

Значит ли это, что если бы «самозваный креативный класс» обладал необходимой смелостью и решимостью, Сергей Аксенов готов был бы простить ему его социальный расизм? Готов был бы закрыть на него глаза? И если это так, следует ли из этого, что Сергей Аксенов готов закрывать глаза и на другие формы расизма, лишь бы их носители обладали достаточной смелостью и решимостью противостоять власти?

Сравнивая места, ставшие в последнее время символами той или иной формы политической активности, Андрей Колесников противопоставляет «образованных» (Болотная-Сахарова) «темной массе озлобленных людей» (Манежка-Бирюлево, которые Колесников объединяет с Поклонной). Сергей Аксенов показывает искусственность подобного разделения и предлагает делить по другому принципу: на покорных и бунтующих. И тогда Болотная-Сахарова оказывается в одной компании с Поклонной, а Манежка-Бирюлево – с Триумфальной, несмотря на то что там, как и на Сахарова, «численно доминировали образованные».

Классификация, предлагаемая Колесниковым, искусственна еще и по другой причине. Противопоставляя образованных темной массе озлобленных людей, социальный расист Колесников наделяет эту массу имманентно присущей ей склонностью к иным формам расизма, от которых якобы свободны образованные. В этом Колесников и видит их социальное превосходство. А ведь это-то как раз и не так! Расизм в его самых архаичных, кондово-племенных и даже биологических формах давно проник не только в среду нового среднего класса, но и в среду старой интеллигенции. Даже в этой среде выражать крайнее раздражение по поводу «черных» и открытую неприязнь к ним перестало быть неприличным. И сопровождать это интеллигентскими оговорками типа «они, конечно не виноваты, что оказались в социальных условиях, сделавших их источником угрозы для нас» уже не считается обязательным. И это не попытка подладиться под «простой народ». Это искренне.

Расизм часто путают с национализмом. Национализм как мировоззрение исходит из того, что в основе общественных противоречий лежит соперничество между этническими и национальными общностями. За ресурсы, за пространство, за социальные ниши, за утверждение собственных культурных кодов. Отрицать существование такого соперничества так же глупо, как отрицать существование классовой борьбы. Но из признания факта существования классовых противоречий можно делать разные практические выводы. Можно устроить тотальный террор против «буржуазных элементов», а можно организовывать профсоюзы для «защиты интересов трудящихся». Так же и с национализмом.

Националист, как и расист, может не испытывать симпатии к представителям общности, которую он считает источником угрозы для своей общности. Но для него не исключена возможность договориться и сосуществовать с соперниками на основе взаимного учета прав и интересов. Расист такую возможность даже не рассматривает, потому что он не рассматривает представителя иной общности как равноценное ему существо, на которое распространяются его представления о справедливости. Это существо исключено для него из системы человеческих отношений, принятых среди «полноценных».

Расист не обязательно сам готов бить человека только за то, что он принадлежит к иной этнической общности. Но когда его будут бить другие, расист отвернется в сторону и пройдет мимо. Бьющие не вызовут у него осуждения, а жертва – сочувствия. На неполноценных не распространяется такая категория, как сочувствие. И ты виноват уж тем, что являешься частью среды, из которой может возникнуть угроза. Расиста также совершенно не будет волновать, какое количество беззакония, несправедливости и унижения человеческого достоинства допустит полиция в ходе облав в рамках кампании по выдавливанию избыточных мигрантов. По отношению к неполноценным и вредным людям допустимо все.

Национализм может превратиться в расизм, а может и нет. Возможно, что и расист может при определенных условиях трансформироваться в цивилизованного националиста. Возможно, именно на это надеются те интеллектуалы, которые, не будучи расистами сами, выражают свое понимание в отношении людей, доведенных до отчаяния криминалом, крышуемым коррумпированной и недееспособной властью. Возможно, они надеются на то, что справедливость возмущения этих людей сама выведет их на светлую дорогу зрелых социальных и политических требований к власти. Вот только погромы и расправы по этническому признаку на эту дорогу точно не выведут. Погром несправедлив по сути. Это неизбирательное насилие по признаку принадлежности к группе, к определенной среде. В нем запрограммировано то, что его жертвами сплошь и рядом становятся люди, которые сами ничего плохого не сделали. И на такой основе невозможно создать движение за справедливость. И если ты не сопровождаешь свое выражение солидарности со справедливым возмущением бирюлевцев троекратными мантрами о несправедливости этнических расправ, ты не справедливые требования поддерживаешь, а погром и расизм. И способствуешь не трансформации расизма в зрелый гражданский национализм, а ровно наоборот: скатыванию национализма в расизм.

И напоследок еще о классификации площадок. Предложенное Сергеем Аксеновым соединение в одну группу Манежки-Бирюлево и Триумфальной столь же искусственно, как и колесниковское объединение Манежки-Бирюлево с Поклонной. На Триумфальной противостояли вооруженному до зубов противнику. Рискуя только собой, принимали на себя его удар. Манежка и Бирюлево наносили превентивный неизбирательный удар по мирному населению предположительного потенциального противника. Разница та же, что между подрывом бронетехники на поле боя и подрывом мирного автобуса.