статья Двести лет как жизни нет

Илья Мильштейн, 26.07.2001

101895

Евреев мы все бесперечь ругаем, а взглянуть бы по-доброму, без косноглазия и залыганья: так ли уж зловиновны иудеи российские в раскаленных красноязыких пожарах наших? Во всех ли бедах и горестных недомоганиях земель славянских змеится подлая тень мохнатохвостых раппопортов и циперовичей? Всегда ли в истории Российской гнездились лишь крючкотворные грязные лапы троцко-большевицких пригнетчиков?

Взглянем по-доброму.

Не всё и у нас ладно с разнонравными пришельцами из песков сыпучих израильских. Рассмотрим хоть объемно и равновесно историю погромов на нехристей чужестранных, распространившихся по-тараканьи по сочным черноземам Русской земли. Если не переклонно, но обоесторонне осветить нам этот каленый клин, то увидим: случались и такие, пусть мелкие, но досадительные происшествия. Метнем великодушно взор со стороны богопротивной: хорошо ли им жилось при погромах? Да не очень. Иным и не жилось даже вовсе.

А - и нам не жилось. Прочтем непомешливо полицейские рапорты тех безвозвратных лет: в них - Историей подтвержденная безукоризненная точность и отчетливая беспримесная правда. Вникнем: "Евреи г. Макашовска... в последнее время стали вести себя прихотливо и гордо: плевали на Городовых, сталкивали офицерских Жен в лужу, срывали погоны с Генералов-от-кавалерии и рисовали шестиконечную звезду на Церквах Православных и Синагогах, всячески подчеркивая свое превосходство над мещанами Макашовского уезда". В другом таком же источнике находим, что "иудеи г. Молдаванка с крайним непотребством вели себя при Погроме, выплескивая на мещан, вооруженных лишь Крестами и дрекольем, бутылки с серной Кислотой и крысиным Ядом". Не погрешим против истины, если еще и добавим: аптеками в те годы традиционно владели евреи...

Вот и срединная линия, на которой утвердимся прочно и незлобно: и мы, и они повинны двести лет вместе. На возврате дыхания и сознания покаемся отдышливо: и они, сатанинские дети, и мы с дрекольем запальчивы были. И - доброты не в избытке у нас, если по совести, обоесторонне и без захоронок. С них-то, с нехристей, что взять, а мы вот ошиблись маленько.

Но - малой мерой покаемся, не зачерпывая через край. Ибо невподым им каяться вместе с нами: с их-то стороны одна лишь русофобия да "вековая испорченность русского народа". Покуда охломонно самоограничиваемся мы, они уж наготове со своими беззастенчивыми списками и перечнями. Если б одни погромы... Тут и потасканная процентная норма, и злопамятные выселения, и напористая черта оседлости, и облыжный наш антисемитизм.

Да в чем же? Возьмем хоть университеты наши, куда так стремились еврейчата (если б в армию так шли!). А спросить народ, так ведь и справедливо было: оградить коренное население от неравноправия, чтобы навязливые дети иудейские не заполонили высшие учебные заведения, вытеснив оттуда незатейливых крестьянских детей. Если по-доброму, по-христиански подойти, так ведь сами понимать должны были и догадливо сидеть в местечках, не мечтая завистливо о науках бесплодных и не высовываясь носато. Или вот выселения: да, погнали пейсатых из Ялты в 1893-м, да разве (если по-доброму) не было нужды гнать? А царский дворец в Ливадии, по соображениям госбезопасности, разве не следовало освободить от опасности иудейско-террористических покушений? Или не бродил поблизости с бомбой Шнеерсон? И скажем по-доброму (из последних сил): а - что ж не жилось-то евреям в черте оседлости, куда добронравно определил их Царь, что все в университеты, да в Крым, да в революцию лезли, из нищеты и тьмы вековой?.. За что ж они нас так не любили?

Но - вырвались к образованию, в Крым, в столичные города. И куда ж подались скопом, до последнего иуденыша? В бомбисты, в адвокаты да в журналисты, научились манипулировать общественным мнением, захватили не только аптеки, но и - газеты. Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда все посеянное взошло, - видно нам, к чему невозбранно, при мягкости полицейской, призывали те адвокаты картавые, змеющиеся журналисты и аптекари с бомбами.

И так - до сегодня.

Теперь, когда докатились мы до Безбожной Демократии, кто громче всех славил и славит черные дела ее? Кто, потакая бесстыдно ваучерам и скорохватам, расчубайсил скоморошливо и Черное море даже, растоптал границы, вывез немеряные капиталы? Кто истаскал язык наш, засоряя его бесщадно пустыми иноязыкими словесами: "рейтинг", "пудинг", "греф", "маркетинг", "лизинг", "патриотизм"?.. А мы - и слова в ответ не моги сказать доброго, прямо ложись в гроб и помирай без покаяния. Худо вам жилось с нами? Да что-то много мягкой мебели с вашей стороны перетаскано, сервизов чайных, столового серебра, долларов в исподвольных коробках из-под факсов, а у нас - все степь, да колючка, да ржавым прерывистым звоном, как всегда, бьет подъем - молотком об рельс у штабного барака.

Но - добрые будем, без переклона.

Вот спросим себя плюралистично: надо расстреливать чернявых, с бородами, безногих шнырей с адскими взрывными машинами? Мы их гуманистично, в ГУЛАГ на вечное поселение, они же смеются прямо в лицо. А - помазать лоб зеленкой по-доброму - сразу притихнут и явки с гексогеном укажут все.

Это не по теме, но вот по теме: много друзей у меня было иудейского племени, с кем и сидел, а на воле - разошлись, антисемитом и изувером меня нарекли: так что ж, терпеть или уничтожать посмертно? Им-то злопечально, что не разглядели во мне раньше того, кем я был, а и - протерли бы очки прежде. Взглянем обоесторонне их глазом черным. Покуда бегал слабый теленок по дубовой роще, сострадали мне, а как вырос да разнес весь лес к матери, выжег напалмом - не посочувствовали доброте. Как и многим другим писателям, вставшим во весь рост запальчиво против разворота рек, перестройки, демократии, прихватизации, засорения телеэкрана голой, неодухотворенной плотью; плеваться стали против тех писателей, да - против ветра. Или вот текст, нередко публикуемый на заборах наших российских: "Бей жидов, спасай Россию!" - досадителен он для иудеев или не досадителен? А - вглядимся по-доброму. Что ж дурного в том, чтобы Россию спасти?

Двести лет совместной нашей истории - время итоги подвести и выводы делать. Безбоязненно правду сказать, в лоб, но по-доброму, понимая и свою раскаленную злобу, но и противную сторону, со всей ее подлостью и слепотой. Простить по-Божьи, но и чтоб мало не показалось. Найти у них, змеиных выкидышей, ростки хорошего и выволочь на свет, да за грудки, да мордой в снег, да вподдых ногами: будешь с нами, как мы с тобой, по-доброму? И - простить, худого слова не сказав, только к стенке поставить и чтоб стоял, отвернувшись, еще двести лет и носа не показывал.

Не в силе Бог, а в стиле.

Илья Мильштейн, 26.07.2001