статья Не надо бояться президента с обрезом

Илья Мильштейн, 26.11.2002
AFP

AFP

Горе бьет кувалдой. Радость тиха. Она деловитым шагом пересекает зал, здоровается с нами за руку, неторопливо усаживается за стол и скромно роняет в придаточном предложении: поправки только что "заветированы". И мы, весело переглянувшись, молча переживаем ее как незаслуженный подарок судьбы. В душе звучит торжественный гимн на музыку Александрова, трижды Краснознаменный хор поет что-то возвышенное о гражданском обществе и свободе. Попрощавшись сухим кивком, радость покидает зал, и мы тоже расходимся, пронося эту музыку в сердце, боясь расплескать.

Президент России Владимир Путин отклонил поправки к законам о СМИ и о борьбе с терроризмом, принятые Федеральным собранием. Он предложил создать согласительную комиссию для уточнения этих поправок. В качестве личной просьбы президент высказался за то, чтобы сначала журналисты приняли свой этический кодекс, а уж потом парламентарии поправили свои поправки. Это слегка отравило нашу радость: получалось так, что поправки все-таки будут приняты, причем уже с нашего добровольного согласия. Но только слегка. Ибо этический кодекс уже стучался в наши сердца.

Какой-нибудь гад скажет: есть страны, где разговор о нормах журналистского поведения - дело внутрицеховое, куда на пушечный выстрел не подпускают госчиновников. И добавит, пособник террористов: там парламент защищает - от имени избравших его граждан - свободную прессу от любых покушений со стороны государства, а не наоборот. И ухмыльнется, глумясь над нашей тихой радостью: в тех странах нет вообще никаких законов о СМИ, а те, кто вылезает с подобными законопроектами, мягко препровождаются в желтый дом. И оскорбит словом, подводя итог: мол, государство, где пресса на карачках ползает перед царем и пишет ему челобитные, которые он волен прочесть и частично одобрить, а волен подтереться, где "правительство - единственный европеец", а все слуги его азиаты, - такое государство есть тоталитарное, и законы его таковы, и все поправки к этим законам, и всякое вето в нем - от диавола.

Что ответим такому человеку? Проверив паспорт, уточнив национальность, пошарив по карманам и обнаружив там анашу, попинав ногами и плюнув в лицо, скажем мягко: ты чего-то не понял, братан. Ты не догоняешь, что у нас свой, веками, бля, выстраданный путь к демократии и свободе слова. Ты не усвоил, что только так здесь и бывает: сначала нежно сцепим пальцы на горле, потом организуем письма в защиту полузадушенного, потом рассмотрим эти письма и скажем: дыши, но не забывай об этических нормах. Что наша свобода - это всегда ворованный воздух, но ворованный с дозволения властей. Что есть высший смысл в этих диковатых с виду действиях: придушить и пригласить для задушевной беседы. Ибо таким способом достигается то, что вчера ты видел в вечерних новостях: чувство соборности и нечаянная радость. Радость висельника, у которого отобрали веревку.

Говоря языком политическим, вчера власть в очередной раз продемонстрировала, что означает на деле таинственное словосочетание "управляемая демократия". Это совсем не то, чего мы боялись, начиная жить в путинскую эпоху. Тотальной цензуры нет, как нет и тотального наступления на свободу слова. А только пустяки, мелочь: поправки к закону, принятые демократическим путем. И наша робкая просьба: а нельзя ли их отклонить как-нибудь недемократично, росчерком первого лица? И неторопливый ответ: можно, если сами поучаствуете в управлении свободной прессой. Если сами себя ограничите, сами себя поправите, порежете, попридушите... Не до смерти, а вот досюда.

Илья Мильштейн, 26.11.2002


новость Новости по теме