На днях заместитель генпрокурора России Александр Звягинцев, рассуждая о перспективах экстрадиции Бориса Березовского, уподобил опального экс-олигарха декабристу Николаю Тургеневу и народовольцу Льву Гартману. Это свидетельствует не только о смене исторических вех в Кремле. Косвенно г-н Звягинцев подтверждает, что Москва безуспешно добивается выдачи Березовского по таким же, что и в этих случаях, мотивам - политическим. Но именно на этом основании - преследование по политическим мотивам - Березовский получил убежище на Британских островах, а Москва - отказ в экстрадиции.

Однако замгенпрокурора не унывает. "Вода, - говорит он, - камень точит. К тому же по сравнению с XIX веком мироустройство существенно изменилось. Всему свое время". Дескать, пора бы уже отказаться от такого анахронизма, как "традиции английского правосудия".

Впрочем, правители нашего отечества считали устаревшими иноземные законы о правах личности задолго до Александра Звягинцева. Слово "экстрадиция" в России вошло в моду недавно, но привычка требовать от иностранных правительств выдачи своих подданных появилась едва ли не вместе с возможностью путешествий в чужие края.

Одна из самых ранних попыток добиться возвращения московитов домой, хотя бы и принудительно, имела место в начале XVII века. При Борисе Годунове посланы были в ученье в Европу 18 юношей, в том числе четверо - Никифор Олферьев сын Григорьев "с товарыщи" - в Англию. Вскоре наступила Смута, и интересоваться судьбой русских студентов было недосуг. О них, однако же, не забыли. Спустя 10 лет в Лондон отправилось посольство нового царя Михаила Федоровича во главе с дворянином Алексеем Зюзиным, которому, в числе самоважнейших вопросов международной политики, велено было поставить и вопрос о студентах.

Послам надлежало изложить дело так: "А позадавнили они в аглинском государстве потому, что в московском государстве по грехам от злых людей была смута и нестроенье: а ныне по милости Божией и великаго государя нашего царскаго величества... московское государство строитца и вся добрая деется. И ныне они царскаго величества надобны". Если же местонахождение указанных лиц неизвестно, следовало потребовать учинить розыск. В Москве допускали, что англичане могут сослаться на нежелание русских возвращаться. На этот случай наказ предписывал: "Говорити: те царскаго величества подданные природные - московского государства, а не иноземцы и веры крестьянская греческого закону: и отцы и матери у всех живы". Вернувшись в Москву, послы доложили, что невозвращенцы "задержаны неволею", а один из них даже "неведомо по какой прелести в попы попал".

В 1615 году подъячий Иван Грязев повторил попытку. Ему было сказано, что "тех людей в Аглинской земле нет". И действительно: как удалось выяснить послу, двое бывших студентов отправились по торговым делам в Индию, один поступил на королевскую службу и послан в Ирландию, а Никифор Григорьев стал англиканским священником и на "православную веру говорит многую хулу". Грязев даже едва не увез Никифора на родину насильно, но тому удалось спастись. Два года спустя в Лондон прибыло новое посольство из Москвы и опять потребовало выдачи студентов, которым к тому времени было уже по 30 с лишним лет. В прошении, которое посол Степан Волынцев и дьяк Марк Поздеев подали в Королевский совет, говорилось, что подданные московского царя посланы в ученье "в неволю, а не для воли". Этой формулы лорды понять не могли. Послам было сказано, что если Никифор сам захочет вернуться, препятствовать ему в этом никто не будет, а выслать его силой невозможно, ибо противоречит закону. Наконец, в 1621 году посол Погожев поднял вопрос на аудиенции у короля Иакова I - и получил решительный отказ. Лишь после этого дело было закрыто.

В сентябре 1716 года в Российском государстве произошло невиданное доселе событие: за границу сбежал сын Петра I царевич Алексей. Он выехал из Петербурга будто бы по вызову отца в Копенгаген, но вместо Дании направился в Вену, под покровительство своего родственника императора Священной Римской империи Карла VI (император и царевич были женаты на родных сестрах). Бедный Алексей Петрович фактически спасался бегством. Он уж и отказался от прав на престол, и просился в монастырь, но царь изводил себя и его подозрениями в заговоре; при таких условиях и известном характере Петра жизнь царевича находилась в несомненной опасности (отец грозился его отсечь, "яко уд гангренный" и поступить "ак со злодеем").

В австрийской столице Алексей жил под вымышленным именем польского шляхтича Коханского вместе со своей пассией, крепостной девушкой Ефросиньей, переодетой пажом, а затем по распоряжению Карла был отправлен в Тироль, а оттуда в замок Сант-Эльмо близ Неаполя. Шпионы русского царя тайный советник Петр Толстой и капитан Александр Румянцев довольно быстро установили местонахождение беглеца. Петр написал Карлу: "...просим вашего величества, что ежели он в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы мы его отечески исправить для его благосостояния могли". Капитану же Румянцеву царь приказал доставить к нему царевича во что бы то ни стало: "Всякими мерами трудиться это исполнить, для чего поступать, несмотря на оную персону, но как бы ни возможно было".

Император, опасавшийся осложнений в отношениях с Россией и даже военного вторжения в свои владения, дозволил Толстому и Румянцеву встретиться с царевичем. Посланцы доставили Алексею письмо отца: "Буде побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет; но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от Бога властью, проклинаю тебя вечно, а яко государь твой - за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем Бог мне поможет в моей истине".

Для Карла решаюшее значение имело обещание царя не наказывать царевича. Сомневаться в правдивости этих заверений ему не приходило в голову. Но Петр солгал и сыну, и императору Карлу. Свою лепту в спецоперацию внесла и Евфросинья, показавшая на следствии: "Царевич хотел из цесарской протекции уехать к папе римскому, но я его удержала". Слабовольный Алексей дал себя уговорить и умер под пыткой.

Отметим, что, размышляя, как бы сбыть с рук царевича, венский двор обратился к заклятому врагу Петра английскому королю Георгу I с запросом, не примет ли он Алексея. "При этом, - пишет Сергей Соловьев, - выставлялось бедственное положение доброго царевича, ясное и постоянное тиранство отца, не без подозрения яда и подобных русских галантерей".

В 1860 году дипломаты Александра II пытались выманить из Лондона князя Петра Долгорукова - известного историка, публициста и издателя. Герцен, с которым сотрудничал Долгоруков, опубликовал в "Колоколе" занятную переписку князя с генеральным консульством России.

"Нижеподписавшийся, управляющий Генеральным консульством, имея сообщить князю Долгорукову официальную бумагу, просит сделать ему честь пожаловать в консульство послезавтра в четверг, во втором или третьем часу пополудни", - гласит первый документ. Адресат отвечает: "Если господин управляющий Генеральным консульством имеет сообщить мне бумагу, то прошу его сделать мне честь пожаловать ко мне в отель Кларидж в пятницу... во втором часу пополудни".

Но управляющий не желает пожаловать в отель и берет более строгий тон: "Нижеподписавшийся, управляющий Генеральным консульством, имеет поручение пригласить князя Долгорукова немедленно возвратиться в Россию вследствие Высочайшего о том повеления". Тогда опальный князь пишет уже не в консульство, а начальнику Третьего отделения, своему двоюродному брату Василию Долгорукову: "Почтеннейший князь Василий Андреевич, вы требуете меня в Россию, но мне кажется, что, зная меня с детства, вы могли бы догадаться, что я не так глуп, чтобы явиться на это востребование? Впрочем, желая доставить вам удовольствие видеть меня, посылаю вам при сем мою фотографию, весьма похожую. Можете фотографию эту сослать в Вятку или в Нерчинск, по вашему выбору, а сам я - уж извините - в руки вашей полиции не попадусь, и ей меня не поймать!"

Ответа на это послание не последовало. Петр Долгоруков был приговорен Сенатом к лишению княжеского титула, прав состояния и к вечному изгнанию.

При Сталине тяжким преступлением был объявлен сам факт невозвращения из-за границы. Постановлением ЦИК СССР от 21 ноября 1927 года такие граждане объявлялись "вне закона". Их имущество подлежало конфискации, а сами они - расстрелу в течение 24 часов после установления личности, причем закон имел обратную силу. Сталин выдачи политических преступников ни от каких стран не добивался - он подсылал к ним убийц.

При Брежневе и его преемниках Москва не только не добивалась от Запада экстрадиции своих политических оппонентов, но, напротив, выдворяла из страны тех, кого по тем или иным соображениям было неудобно посадить в тюрьму или психушку. И наоборот - по политическим мотивам укрывала на своей территории лиц, объявленных в розыск другими странами. Так, с марта 1991 по июль 1992 года в здании чилийского посольства в Москве скрывался от правосудия бывший глава восточногерманской компартии (СЕПГ) Эрих Хонеккер. Поскольку Хонеккеру вменялись убийства перебежчиков, пытавшихся преодолеть Берлинскую стену, он никоим образом не подпадал под категорию политических беженцев. В конце концов ему все же пришлось предстать перед судом в объединенной Германии, однако по состоянию здоровья он был освобожден от ответственности и уехал к дочери в Чили, где и умер в мае 1994 года - недуг его был настоящим, а не мнимым.

Советские уголовники за границу, как правило, не скрывались. Исключение составляли угонщики самолетов - они выдавались на основании Гаагской конвенции о борьбе с незаконным захватом воздушных судов (1970). Однако в делах такого рода иногда возникали сложные международно-правовые коллизии. 15 сентября 1993 года трое иранцев захватили самолет "Аэрофлота", выполнявший рейс Баку-Пермь, и после дозаправки в Киеве заставили пилота посадить его в Осло. Никто из 50 пассажиров и членов экипажа не пострадал. По прибытии в Норвегию угонщики немедленно освободили всех заложников и попросили политического убежища. После длительных переговоров норвежское правительство в 1995 году приняло решение экстрадировать их в Россию; при этом Москва пообещала не применять к ним смертную казнь и не выдавать Ирану. Тегеран пытался заполучить террористов из России, но правительство Ельцина исполнило взятое обязательство. Угонщики были осуждены и приговорены российским судом к пяти с половиной годам тюремного заключения, но вышли на свободу досрочно, в 1997 году. После чего двое опять объявились в Норвегии и остаются там на основании временного вида на жительство.

Россия путинская возобновила практику истребования врагов режима - с тем же успехом, что и некогда русские цари. Проблема в том, что теперь это давно уже не вопрос хороших или плохих межгосударственных отношений и не общественного мнения.

Выдача преступников - право государства, но не его обязанность. Обязанностью она становится лишь при наличии двустороннего договора о взаимной правовой помощи по уголовным делам. Фактически такой договор предусматривает создание единой юрисдикции: стороны признают обязательными для себя ордера на обыск и арест, повестки о вызове свидетелей в суд; на стадии предварительного следствия полиции двух стран зачастую работают одной командой. Понятно, что такие отношения возможны лишь при высокой степени близости юридических систем. Например, США имеют договоры о взаимной правовой помощи всего с 19 странами мира; еще 15 договоров дожидаются ратификации. России нет ни среди первых, ни среди вторых. Нет у России договора об экстрадиции и с Великобританией.

Отсутствие договора, впрочем, не означает, что экстрадиция невозможна. Но в этом случае процедура значительно усложняется. Вопрос решается судом, в состязательном процессе. Страна, направившая требование о выдаче, не только обязана доказать свои обвинения, но и принимает на себя обязательство не предъявлять экстрадируемому лицу дополнительных обвинений - тех, которые не были основанием для выдачи. Подозреваемый выдается запрашивающей стороне только в том случае, если вменяемое ему преступление считается таковым и по законам запрашиваемой стороны. Само собою разумеется, запрашиваемая сторона должна быть уверена, что подозреваемому будет обеспечено справедливое судебное разбирательство.

Неудачи российского правосудия в этой области хорошо известны. В Кремле упорно отказываются верить в реальность принципа разделения властей, в то, что власть исполнительная ничего не может приказать судебной. Москва продолжает уповать на несуществующие скрытые рычаги давления на суд, пытается вести политический торг с правительствами, вместо того чтобы укреплять доказательную базу своих требований об экстрадиции.

Вряд ли стоит видеть за каждым отказом в выдаче политическую подоплеку. Не одна Россия терпит поражения в делах такого рода. Так, Швейцария, у которой есть договор с США, 18 лет отказывалась выдавать американскому правосудию бизнесмена Марка Рича, обвиняемого в уклонении от налогов на крупнейшую в истории налогообложения в США сумму - 48 миллионов долларов. Обвинение ему предъявил в свое время нью-йоркский прокурор Руди Джулиани, лицо в высшей степени влиятельное и популярное; но Рич успел покинуть пределы США и дождался-таки помилования - Билл Клинтон подписал ему отпущение грехов в ночь накануне сложения президентских полномочий.

Франция отказалась экстрадировать кинорежиссера Романа Поланского, который обвиняется в США в изнасиловании несовершеннолетней: у него французское гражданство, и французское правосудие готово осудить его по законам своей страны, если США представят материалы дела.

Европейские страны, Канада и Мексика нередко отказывают Вашингтону в выдаче лиц, которым в США может угрожать смертная казнь. По этой причине Америка не смогла добиться экстрадиции нескольких подозреваемых в терроризме. Британские власти пять лет отказывали Франции в выдаче члена алжирской радикальной группировки - как считают в Париже, рассчитывая таким образом избежать терактов на британской территории.

Российские должностные лица могут, конечно, по примеру своих предшественников, уверять британское правосудие в том, что Россия, мол, нынче не та, что прежде, что "московское государство строитца и вся добрая деется". Но вот что касается "яда и подобных русских галантерей", то на Британских островах питают прежние сомнения.