При жизни Егору Гайдару завидовать было нечего. Он совершил самое главное, когда ему не было еще сорока лет, и отправился на политическую пенсию. Все его попытки принять участие в публично-партийной политике следует признать неудачными, за исключением самого последнего шага – отказа от участия в создании праволиберальной партии-спойлера.

После окончательного ухода со всех государственных постов Егор Гайдар не нашел себе места в российской политической жизни. Возглавляемый им институт работал, производил некую интеллектуальную продукцию, время от времени о Гайдаре вспоминали журналисты, но при этом к нему относились как к герою прежних дней.

Или как к антигерою. Нет смысла говорить о тех, кто будет сетовать на его раннюю смерть потому, что она не дала им возможности самим расправиться с ним. Они так же были расстроены и смертью Ельцина. Но вот те прогрессивные интеллигенты, которые кричали об "ужасных реформах", "социальном дарвинизме" и прочем гайдаровском кошмаре, - они ведь подобны человеку, проклинающему реаниматора, спасшего ему жизнь. Был он груб, нелюбезен и делал больно. И вообще: кто его просил меня спасать и ставить на ноги? Может, мне в инвалидах хорошо было.

По-своему хорошо, да. Ни за что не надо было отвечать, а главное – платить. Но вот пришли два человека и сделали все по-другому. Один покончил с Советским Союзом – одним махом, без дури и трепотни. А другой... С пустыми прилавками Гайдар покончил, вот что он сделал.

Но это неважно, совсем неважно. Все равно он – Егор-Отступник. Он не по статусу поступил. Ему положено было вместе со всеми интеллигентами вещать на кухне, в прессе, с трибуны и кафедры о том, что надо делать другим, дабы наступило благорастворение воздухов.

А он, паршивец, пошел в правительство и сделал все сам. Причем решился на это, не имея стопроцентной политической поддержки, ничего, кроме расположения Ельцина, которое оказалось недолгим и ненадежным. С первых дней реформ в январе 1992 года, еще в новогоднем угаре, началась острейшая борьба за власть – Хасбулатов поехал по регионам, лексика Руцкого становилась все более агрессивной. Каюсь, сам язвил, сравнивая Гайдара с немецким посттоталитарным реформатором: мол, Эрхард двенадцать лет до своего назначения провел, по существу, под домашним арестом, обозревателем "Фолькишер беобахтер" не работал и отделом экономики в журнале "Национал-социалист" (если б такой был) не заведовал. Но у Эрхарда были железные политические гарантии, так что чего уж сравнивать.

И, конечно, люди, которым Ельцин с Гайдаром подарили новую жизнь (не все, но многие из них), не могут простить им не только ликвидации СССР, но и ликвидации советской власти осенью 1993 года. С Ельциным понятно: ему следовало капитулировать перед Макашовым и позволить Баркашову себя арестовать. А Гайдар - мало того что накануне вернулся в правительство, так еще и призвал идти защищать Кремль. Ах-ах, да как он смел, да как это можно – призывать людей делать что-то в свою защиту! Это нетолерантно и неинтеллигентно.

И только в последнее время некоторые из возмущавшихся тогда зачесали репу: а ведь Гайдар при нынешнем-то режиме ничего предосудительного не совершил. С нанотехнологиями и авторитарной модернизацией не связывался. И вообще, чего это все вдруг: гайдарочубайс да гайдарочубайс. Что это за приватизация "по Гайдару и Чубайсу", ежели Гайдар во время залоговых аукционов, формирования олигархии и прочих семибанкирщин был в глубокой отставке?

Что же все-таки скажет прогрессивная общественность и демократическая интеллигенция над гробом Гайдара? Промолчит? Попросит прощения? Поблагодарит?

Поздно. Все это надо было делать при жизни Гайдара. Посмертная благодарность – это для следующих поколений. Современникам же придется признать, что они свое место в истории рядом с этим человеком уже определили. И исправить теперь ничего нельзя.