статья Метафора всмятку

Лев Рубинштейн, 12.01.2015
Лев Рубинштейн. Фото Грани.Ру

Лев Рубинштейн. Фото Грани.Ру

Поверьте: ни за что не стал бы вступать на эту скользкую дорожку, от вековой заезженности отполированную до зеркального блеска. Никогда не стал бы даже на минутку заглядывать в это надышанное многими поколениями сангвинических пошляков пространство, где постоянно звучит гулкое эхо петушиного подросткового гогота. Этот радостный идиотский гогот всякий раз звучит в наших ушах, когда мы слышим что-либо шутейное, основанное на мерцании двух значений слова "яйца". Впрочем, игровые манипуляции этим словом даже и в одном из его значений - понятно в каком - тоже воздуха не озонируют.

Ни за что бы не стал, честное слово.

Но кто-то из моих друзей зачем-то прислал мне ссылку на фейсбучные размышления одного современного писателя (довольно известного, кстати), в которых он, писатель, среди прочего сообщил, что склонен делить писателей на тех, кто "с яйцами", и тех, кто без.

Понятно, что под "яйцами" в данном случае понимается не анатомическая деталь, присущая самцу homo sapiens. Понятно, что в данном случае речь идет о метафоре. Причем о метафоре настолько затертой и стилистически скомпрометированной, что даже удивительно, что ее на голубом глазу берет на вооружение не кто-нибудь, а именно литератор, которому чувство слова, чувство языка и стиля вроде как положены по штату. Но нет. Яйца.

Когда про писателя или художника говорят "да, он глуповат, пошловат и агрессивно невежественен, но талантлив, черт!", или "он, конечно, как человек - говно, но какие зато рассказы пишет!", или "его книги умнее его", я не очень это понимаю. Когда примерно такое же говорят про оперного певца, спортсмена, балерину, краснодеревщика или циркового атлета, жонглирующего гирями, я понимаю. А про писателя - нет.

Потому что искусства делятся на "исполнительские" и "авторские".

Писатель - это автор. А стало быть, в любом своем публичном высказывании, в любом культурном или социальном жесте он выступает не только как частное лицо, но и как автор, несущий на себе дополнительный груз ответственности за слова, жесты и поступки.

Изобразительным даром далеко не исчерпывается все то, что в совокупности можно обозначить как "авторство".

Писатель не только изготовитель складных текстов, он и изготовитель собственной биографии, творимой им в соавторстве с объективными или субъективными жизненными и историческими обстоятельствами.

Мне кажется неполным, не окончательным тот авторский текст - по крайней мере текст того автора, кто существует здесь и сейчас, кто не поставил еще последнюю точку в своей земной биографии, - тот текст, который выдернут из общего контекста социального или эстетического авторского поведения, то есть из всего того, что кратко можно обозначить словом "репутация".

Я знаю, что на этот счет существуют различные мнения, и я ничуть не отрицаю их право на существование, но мое - именно такое.

И яйца, пусть даже и символические, тут, мягко говоря, не всегда играют решающую роль. А если и играют, то чаще неприглядную.

Ничуть не отрицая несомненной репродуктивной роли гениталий, я все же вынужден признаться, что и в художестве, и в повседневном социальном существовании мне как-то больше интересны и симпатичны авторы, чьи явленные миру достоинства располагаются выше пояса. Конструктивная роль головы или, допустим, сердца мне кажется все же важнее. Впрочем, не настаиваю - это опять же дело вкуса.

Но миф и эстетика пресловутых яиц как универсального признака всяческой "крутизны" тем не менее живут и о себе всячески напоминают. А различные крутые пацаны неутомимо продолжают награждать друг друга символическими яйцами. Первой степени, второй, третьей...

Особенно, кстати, трогательно, что и функционеры, и рядовые члены "партии яиц" иногда любят наделять яйцами даже тех, кому они вовсе не полагаются. Женщин, например. "Эта баба - с яйцами!" - восхищенно говорят они, в своем эгоцентрическом самозабвении совершенно не учитывая того, что далеко не каждой женщине так уж лестно, когда ей - пусть даже и метафорически - приписываются признаки противоположного пола.

Это, впрочем, понятно. Архаический культ "яиц" базируется на том, что "кому же неохота быть мужиком". Психоаналитическая подоплека подобного рода умственных построений слишком очевидна, чтобы на ней останавливать внимание.

И ничего с годами особенно не меняется. Меняются лишь исторические нюансы, совокупно составляющие критерии и признаки яйценоскости. Но яйца-то все те же. Что в фас, что в профиль.

Поэтому более чем понятно, откуда берется постоянная внутренняя потребность доказывать собственную состоятельность посредством демонстрации символических клыков, рогов, когтей. Ну и яиц, конечно.

Чего требовать от впечатлительных, взыскующих крутизны писателей, если вон и сам президент, чье публичное поведение сконцентрировано на непременном стремлении доказать миру наличие у него этих самых атрибутов, неустанно сует их под нос каждому встречному.

Апофеоз "мущинства", мачизма, пацанства - это, конечно, всяческая "военность" и все ее внешние атрибуты. Все то, что так волнует иногда изнуренного гормональными кипениями подростка.

И, разумеется, понятно, почему эта застарелая и не залеченная метафора плодоносной крутизны не может не являться миру в виде различных вторичных признаков наподобие блестящих и позвякивающих при ходьбе висюлек, военизированных побрякушек, пятнистых штанов с кучей карманов, инфернальных наколочек на предплечьях. Все эти цацки - в сущности те же самые яйца, точнее, их протезы.

Потому и вполне понятна тяга яйцепоклонников к заигравшимся в кровавые "мужские" игры "донецким, горючим и адским" фантастам-ролевикам, дорвавшимся, наконец, до "настоящего дела".

И понятно, почему тот, кто "с яйцами", любит взбодрить себя визитом на ту или иную войнушку, чтобы, изнывая от сладкой девичьей (несмотря на предполагаемые яйца) истомы, поглазеть в оптический прицел, сделать ритуальный, хорошо если холостой, пиф-паф и сфоткаться с каким-нибудь адреналиновым пороховым пацаном с телефонным погонялом, который, разумеется, тоже с яйцами - да еще с какими - и у которого, конечно же, "в жилах кровь, а не водица".

Кровь, конечно! Где "яйца", там и кровь - куда ж без нее...

Когда-то давно я участвовал в большом поэтическом вечере с последующей дискуссией. Мне там запомнилась одна дама-критикесса. "Мне в этих стихах не хватает подлинной страсти. Боли не хватает мне! Мне не хватает судьбы! - слегка комически тряся кудряшками неисправимой отличницы и воинственно сверкая очками с толстыми линзами, восклицала дама. - Смотрите! Ведь как было раньше! Один стрелялся на дуэли и погиб. Другой - то же самое. Третий застрелился. Четвертый повесился! Пятого упекли в лагерь. Шестой... Ну, в общем, тоже что-то такое... Это была поэзия, оплаченная кровью. Мне в нынешней поэзии не хватает крови!" "Чужой?" - не выдержав напора салонной кровожадности, спросил я. Она страшно обиделась и закричала: "А вот не надо вот этого вот! Не надо!"

Ну, не надо так не надо. Обидеть никого не хотел, правда. Само как-то вырвалось.

Лев Рубинштейн, 12.01.2015